Описание Скульптуры Бенвенуто Челлини «персей»

Описание скульптуры Бенвенуто Челлини «Персей»

Так как окна были заперты, сказанный синьор Орацио решил, что прямо внутри этого солнца, промеж этих двух окон, расположились за столом солдаты и кутят вот таким образом он сказал мне: «Бенвенуто, если ты возьмешься попасть на локоть от этого солнца из этой твоей полупушки, я полагаю, ты сделаешь благое дело, так как там слышен великий шум, так что там, должно быть, очень важные люди». И об этом довольно говорить и пусть никто никогда не смеется над предвещаниями честного человека, несправедливо его оскорбив, так как это не он говорит, а это голос самого Бога. Из чего проистекало, что множество раз я возвращался нагруженный прежирными голубями.

Сказанный Джанъякомо в точности сказал ему мое имя. Врач на это сказал: «С каким созданием и сколько. » Я ему сказал: «Этой ночью и с премолоденькой девочкой». Стояли эти два картона — один во дворце Медичи, другой в папском зале.

Он, ласково меня успокоив, сказал мне так: «Сынок мой дорогой, я тебя бью не потому, чтобы ты сделал что-нибудь дурное, а только для того, чтобы ты запомнил, что эта вот ящерица, которую ты видишь в огне, это — саламандра, каковую еще никто не видел из тех, о ком доподлинно известно». Это была фигура, как я сказал, выбитая в пластине на плечах у нее было небо, в виде хрустального шара, с вырезанным на нем его Зодиаком, на лапис-лазуриевом поле вместе со сказанной фигурой оно имело такой красивый вид, что это было нечто неописуемое внизу была надпись буквами, каковые гласили: «Summa tulisse juvat». Над «Персеем», например, он работал девять лет, давая при этом пищу злословию соперников и завистников, утверждавших, что он, золотых дел мастер, не справится с таким большим скульптурным замыслом.

Малое время спустя неблагодарный Пьеро от этого увечья умер. С другой стороны, отчасти основываясь на указаниях из «Жизнеописания», такие исследователи, как Плон и другие, могли установить в целом ряде случаев его авторство. — в общем благоволил к земляку (отчасти в силу традиционных связей родов Челлини и Медичи) и отпускал ему грехи не только убийства, но и недозволенной гордыни, то отношения Челлини с новым папой Павлом III довольно скоро испортились непоправимо. Творческие сомнения в своих силах ему неведомы. Также и среди многих бронзовых медалей мне попалась одна, на которой была голова Юпитера. Мой отец послал ему свои пророческие четыре стиха.

Персей (скульптура Бенвенуто Челлини)

Это имя не первого ранга. В Италии на «эти самые дела» смотрели часто сквозь пальцы и наказание обычно сводилось к изгнанию из города буйство ему легко сходило с рук. Он оставил после себя бесстыдную свою жену с одним сыном, каковой спустя несколько лет приходил ко мне в Рим за милостыней.

И так как он «по природе немного вспыльчив» — замечание это не может не вызвать улыбки у читателя, — а «распалясь», он «становится как аспид» или «как бешеный бык», то дело часто кончается худо и на его совести есть несколько убийств, хотя не видно, чтобы это его особенно тревожило. Плеяда блестящих мастеров Кваттроченто существовала просто и скромно, пока новый век не привнёс в жизнь богемы стремление к роскоши и излишествам. Челлини часто торопят заказчики, но он с этим не считается, наверное памятуя, что «удивительный» и «великий» Леонардо да Винчи почти четыре года готовил картон для фрески «Битва при Ангиари» и столько же лет писал портрет «Джиоконды», что «Тайная вечеря» создавалась целых десять лет, а макет колоссального памятника Франческо Сфорца — целых шестнадцать, да и то остался незавершенным.

• Художественно-исторический музей Арт-Рисунок
• Материал из Википедии — свободной энциклопедии
• Влияние предыдущего опыта мастера
• Влияние заказчика на художникаПравить
• Влияние предыдущего опыта мастераПравить

Его помощники признают, что он себя показал «не человеком, а сушим великим дьяволом» и «сделал то, чего искусство не могло сделать и столько великих дел, каковых было бы слишком даже для дьявола». Тициан известный своей скаредностью, строго следит за своевременностью оплаты. Скажу при этом только о некоторых примечательных и более редких вещах.

Мой бедный отец, однако же, смело ответил, говоря им: «То, что Бог судит, то вы и сделаете и не больше». Его «Жизнеописание» изобилует стычками с сановными советниками двора и в уста папы Климента VII он вкладывает собственную презрительную оценку придворных: «Больше стоят сапоги Бенвенуто, чем глаза всех этих прочих тупиц». — не может быть непревзойденным.

От страха у этого бедного моего кума тут же расстроился живот и ему недалеко удалось отойти, так как пришлось подчиниться. Он предсказывает им, что новый герцог, Козимо I будет куда хуже прежнего.

Единственное бесспорное ювелирное творение Бенвенуто Челлини. Дворянин предательски убивал своего недруга, ходатайствовал о помиловании и испросив его, снова появлялся в обществе, причем никто и не думал от него отворачиваться.

На эти слова Пьерино возразил и сказал: «Маэстро Джованни, большинство людей, когда состарятся, вместе с этой самой старостью дуреют, как сделали и вы и я этому не удивляюсь, так как вы наищедрейше роздали все свое имущество, не подумав о том, что вашим детям оно может понадобиться, тогда как я думаю сделать как раз наоборот, оставить своим детям столько, чтобы они могли помочь и вашим». Образ Челлини, как и воплощенная в нем ренессансная этика «доблести», представляют своими достоинствами, как и своими пороками определенную ступень общественного сознания переходной эпохи: его завоевания и достижения и его примитивность сравнительно с позднейшим развитием. Было мне тогда ровно девятнадцать лет, так же, как и столетию. Этот человек, который был преизобилен словами, попал в колею и столько наговорил, что, когда я наконец увидел, что он устал, я ему ничего не сказал, как только то, чтобы он свел меня к папе, когда ему будет удобно каковой ответил, что можно в любое время на что я ему сказал: «И я тоже всегда готов». Мемуары Челлини в этом смысле — удивительно характерный исторический документ. Отсюда и господство в мемуарах чисто повествовательного начала. У меня была гладкая пищаль собственной работы и внутри и снаружи ни одного такого зеркала не найти. Так я и сделал.

Вообще, начиная с участия, пятнадцатилетним юношей, в уличной потасовке, за которую он подвергается изгнанию в Сиену, реестр подобного рода подвигов ведется не менее аккуратно, чем перечень художественных работ и эти подвиги описываются с не меньшим красноречием и гордостью. Пребыстро бежал этот мул а тот что-то говорил тем, что в окопах. Я, который, быть может, был более склонен к этому ремеслу, нежели к тому, которое считал своим, так охотно его исполнял, что оно мне удавалось лучше, чем сказанное. Когда я вошел, рядом со мной был мой Паулино с серебряной вазой. На этом маленьком дельце я много приобрел. Бенвенуто Челлини сделал её в 1543 году для. Нигде в его произведениях не видно следов особой начитанности.

Сказанный Микеланьоло, сиенский ваятель, делал в это время гробницу умершего папы Адриана. Не только «из края в край из града в град», но и от одной области искусства — к другой. Законы грамматические, как и законы юридические, явно его стесняют.

Я же, набравшись чуточку смелости, хоть и смешанной с чуточкой застенчивости, покраснел и сказал: «Каков бы я ни был, я всегда, мадонна, буду всецело готов вам служить». Девиз поддерживающего небесный свод Атланта на одной из его медалей: «Summa tulisse juvat» — «Высшее сладко нести» — мог бы стать творческим девизом самого Челлини. Но там уже давно поселился прево (верховный судья), который отказывается подчиниться приказанию короля.

По жизни его ведут инстинкты: привычка огибать углы по широкой траектории и макиавеллевская вера в собственное предназначение. Делался он для одного, которого звали Раффаэлло Лапаччини. Каковой сказал сказанному Федериго: «Сходите к некоему молодому золотых дел мастеру имя которому Бенвенуто этот вам услужит очень хорошо и ему, уж конечно, не требуется моего рисунка но, чтобы вы не думали, будто я хочу избежать трудов над такой малостью, я весьма охотно сделаю вам небольшой рисунок а пока поговорите со сказанным Бенвенуто, чтобы и он также сделал небольшую модельку затем то, Что лучше, возьмется в работу».

И вот случилось, что, когда я раз как-то вечером давал маленький ужин этой уже сказанной Пантасилее, на каковой ужин пригласил многих своих достойных друзей, явились, как раз когда мы садились за стол, сказанный мессер Джованни со сказанным Луиджи Пульчи и, после обмена приветствиями, остались ужинать с нами. Окно было настолько близко от стола, что, приподнявшись немного, я увидел на улице этого сказанного Луиджи Пульчи вместе со сказанной Пантасилеей и услышал, как из них Луиджи сказал: «О, если этот дьявол Бенвенуто нас увидит, горе нам. » А она сказала: «Не бойтесь, слышите, как они шумят: они заняты всем, чем угодно, но только не нами». Как бы то ни было — он великолепен. Сложив престарелые ладони, он поднял вместе с ними очи к Богу и сказал: «Господи, благодарю тебя от всего сердца этот мне очень дорог и да будет он Желанным».

Папа сказал: «Твой отец был такой добродетельный, добрый и честный человек, какой когда-либо рождался и ты у него не выродок очень мне жаль, что денег было мало но те, которые ты говоришь, что были, я тебе дарю и все тебе прощаю поведай об этом духовнику, если нет ничего больше, что бы касалось меня а потом исповедавшись и причастившись, покажись опять и благо тебе будет». И, протянув руку, передал ему в платке сто золотых камеральных скудо и сказал: «Подели их так, чтобы и он получил свою долю». Я не имел намерения его убивать, но, как известно: кто бьет, тот не рассчитывает.

Рассвирепел епископ и угрозы и препирательства были великие. Так, лишь в XIX веке доказано, что эскуриальское мраморное «Распятие» принадлежит резцу Челлини и установлено, что «венская солонка» является той самой знаменитой солонкой, которую сделал Челлини для Франциска I. Своей славой мемуары Бенвенуто Челлини не обязаны также какому-то исключительному богатству исторических свидетельств или точности в их передаче. Наконец, его наивное благочестие для XVI века уже достаточно старомодно. Страницы мемуаров Челлини — это преимущественно рассказ о его делах, его «Труды и дни».

Жил в это время в Риме некий искуснейший перуджинец по имени Лаутицио, который работал в одном только художестве и в нем был единственным на свете. Не говоря уже о побеге из замка Святого Ангела или о рукопашных схватках с врагами, где Челлини неизменно оказывается победителем ибо «никогда не знал, какого цвета бывает страх», он еще в детстве совершает подвиги, напоминающие Геркулесовы и впоследствии, ни много ни мало, вступает в прямые сношения с силами ада и неба: некромантические заклинания в Колизее и лицезрение Христа в тюрьме — «вещь величайшая, какая случалась с другими людьми» (после чего над его головой, как он сообщает, засиял нимб, как у святого). Потомство охотно приписывало Челлини все шедевры ювелирного искусства.

По приезде Челлини в Париж король дарит ему свой замок Мель для мастерской. Мы оба весело посмеялись и она мне заказала еще несколько красивых и хороших работ. Тогда папа, со смиренным вздохом, быть может вспоминая свои горести, сказал такие слова: «Бенвенуто, я действительно тот, о ком ты говоришь, который могу отпустить тебе всякое прегрешение, тобой соделанное и к тому же хочу вот таким образом абсолютно Откровенно и чистосердечно выскажи все ибо, если бы даже ты взял стоимость одной из этих тиар целиком, я вполне расположен тебя простить». Чума была неописуемая, великая. Некий ученик моего отца, движимый собственным зломыслием, сказал сказанному кардиналу, чтобы тот послал меня в Болонью учиться хорошо играть к одному мастеру, который там был каковой звался Антонио, действительно человек искусный в этом игрецком художестве.

Мой отец очень обрадовался и ему не терпелось встретить опять того из Восьми, который его оскорбил и, встретив его, он сказал так: «Вы видите, Антонио, что это Бог знал, что станется с моим сыном, а не вы. » На что тот ответил: «Пусть только попадется нам еще раз». И — как венец его творческого развития — высокое искусство ваятеля. Свой длинный кинжал, с которым Челлини не расстается, он пускает в ход весьма «решительно».

В эту пору я сделал серебряную вещицу барельефом, величиной с руку маленького ребенка. Получив «да», он с превеликими криками поднял меня на руках, говоря: «Да здравствует синьор. Папа сказал: «Вот вот таким образом-то и я ему верю». Узнав некоторых из них, я сказал: «О дармоеды, если вы не уберетесь отсюда и если хоть один осмелится ступить на эту лестницу, то у меня здесь два заряженных фалконета, каковыми я из вас сделаю порошок и подите сказать кардиналу, что я сделал то, что мне было приказано моими начальниками и это было сделано и делается в их же, духовенства, защиту, а не в обиду им». Если — принимая во внимание склонность автора мемуаров к хвастовству — можно и усомниться в совершенной точности передачи подобных дерзких выходок, то в общем свидетельства современников показывают, что он действительно «не умел изображать льстеца».

Эти слова — «служу тому, кто мне платит» — первым из художников Возрождения сказал, кажется, Леонардо да Винчи. Когда настал следующий день, мадонна Порция, прислав ко мне в мастерскую одного своего домоправителя, он меня вызвал наружу и, дав мне в руки сверток, полный денег, от имени этой синьоры, сказал мне, что она не хочет, чтобы дьявол слишком уж над ней смеялся выражая, что то, что она мне посылает, не есть полная плата, которой заслуживают мои труды, со множеством других учтивых слов, достойных такой синьоры.

Став для них в одночасье Бенвенуто (желанным). Ангел Флоренции или исчадие ада. Уже само начало мемуаров знаменательно: «Все люди всяческого рода, которые сделали что-либо доблестное (virtuosa) или похожее на доблесть (virtu), должны бы описать свою жизнь».

На это мой отец ответил: «Худое дерево никогда не приносило доброго плода, а наоборот и еще я тебе скажу, что ты худой человек и дети твои будут безумные и бедные и придут за подаянием к моим дельным и богатым детям». Прав был Гёте, когда писал, что «Челлини обязан своей славой едва ли не больше своему слову, чем творениям» ибо «своим пером, едва ли не вернее, чем резцом, он оставил прочный памятник себе и своему искусству».

Был среди этих вельмож один, превеликий философ, который сказал в мою защиту: «От этой красивой физиогномии и симметрии тела, которые я вижу у этого юноши, я жду всего того, что он говорит и даже большего». Я отправился в Сиену, разыскать некоего почтенного человека, который звался маэстро Франческо Касторо и благо я как-то раз, убежав от отца, пришел к этому честному человеку и пробыл у него несколько дней, пока за мной не прислал отец, занимаясь золотых дел мастерством, то сказанный Франческо, когда я к нему явился, тотчас же меня узнал и приставил к делу. Подойдя к нему, я его спросил, он ли тот наглец, который дурно отзывается о флорентинцах. Противоречие между натурой Челлини и его местом в жизни движет его биографию и определяет его «превратную и кусачую судьбу».

Горе тем, кто хочет поживиться приданым своей жены. Столь неописуемая, что в Риме каждый день от нее умирали многие тысячи. В этих словах, проникнутых гордостью плебея и чувством человеческого достоинства, звучит общий для всех гуманистов мотив учения о «доблести» и истинном благородстве. На это папа сказал: «Так это сын маэстро Джованни. » Тот сказал, что это я и есть. «Не в богатстве, не в занимаемой должности, а единственно только в доблести духа заключается благородство (Кристофоро Ландино). Я продолжал стрелять вот таким образом некоторые кардиналы и синьоры благословляли меня и придавали превеликого духу.

Я сказал моему другу, что того, что со мной случилось, что привело меня в такое великое расстройство, этого я никоим образом не могу ему сказать я только попросил его, чтобы он взял эти вот ключи, которые я ему даю и чтобы он вернул драгоценные камни и золото такому-то и такому-то, которых он найдет у меня записанными в книжечке затем пусть возьмет мое домашнее имущество и немного присмотрит за ним с обычной своей добротой а что через несколько дней он узнает, где я. Этот умный юноша, должно быть, почти догадываясь, в чём дело, сказал мне: «Брат мой, уезжай скорее, потом напиши, а о вещах своих не думай». Подобные заявления чередуются с обычными проклятиями власти денег и заключают в себе существенный оттенок: у этих «наемных» художников, «кондотьеров искусства», каким является и Челлини, нет внутреннего уважения к тем, кому они создают памятники своими творениями, кого они славословят в литературных посвящениях.

Вот таким образом этот дворецкий не давал мне вымолвить ни слова, говоря: «Живо, живо, неси вазу». Кочевая жизнь Челлини отчасти обусловлена характерной для эпохи страстью к путешествиям, желанием «увидеть свет»: «Мне всегда нравилось видеть свет и, никогда еще не бывав в Мантуе, я охотно отправился». Тогда он сказал: «Папа велел мне, чтобы я наблюдал за всем тем, что делается для его святейшества». Каковому мой отец отвечал: «Я не хочу, чтобы он занимался никакими другими искусствами, как только игрой и слаганием так как в этом художестве я надеюсь сделать величайшего человека в мире, если Бог дарует ему жизнь». Он сам по крайней мере уверяет в этом читателя, хотя все же должен был бежать в Рим, спасаясь от герцогского гнева.

Благородным человек себя делает своими великолепными делами». Оказывается, что он уже успел «для своей зашиты учинить много этих самых дел».

Джованни ничего другого им не ответил, как только: «Да будет он Желанным (Бенвенуто)». Колотушек им, видно, при вспыльчивом нраве маэстро достается во время работы немало (а рука у него тяжелая. ), но это тоже в духе обычая.

Узнав об этом, мой отец, вооружившись, отправился к нему и, в присутствии его отца, которого звали Никколайо да Вольтерра, трубач Синьории, сказал: «О Пьеро, мой дорогой ученик, очень меня печалит твоя беда но, если ты помнишь, я еще недавно тебя предупреждал и все-таки случится между твоими детьми и моими то, что я тебе сказал». На эти слова я смело ответил, говоря: «Всеблаженный отче, если я ее Не сделаю в десять раз лучше, чем эта моя модель, пусть будет условлено, что вы мне за нее не платите».

Каковой горбунье я сказал: «Да скажи ты мне, горбунья неподобная, неужели в этом доме нет другого лица, кроме твоего. » — «Нет, будь ты неладен. » Каковой я сказал громко: «А твоего пусть не хватит и на два часа. » На этот спор вышла соседка, каковая мне сказала, что мой отец и все, сколько их было из моей семьи, умерли от чумы Я спешился у его дома и мы пошли на площадь, где я получил вести, что брат мой жив, какового я и пошел разыскивать в дом к одному его другу, которого звали Бертино Альдобранди. Здесь ему иностранцу, все кажется просто поразительным. И все же это еще не объясняет биографии Челлини. И, подав мне шпагу и доспех, собственными своими руками помог мне их надеть.

«Ты нам хотел обессмертить герцогов, а мы не желаем больше герцогов», — говорят они ему, на что Челлини, защищаясь, отвечает: «О дурачье. Так решили, такое имя дало мне святое крещение и так я и живу с помощью божьей. Забавно, что облик, взысканного небом и обласканного сильными мира сего, сформирован его же новеллами. В это время проходил по улице отец этого моего ученика, каковой был врачом кардинала Якоаччи и жил у него на жалованье и ученик этот и сказал отцу: «Зайдите, отец, посмотреть Бенвенуто, которому нездоровится немного и, он лежит».

И он меня поцеловал и дал мне несколько кватрино. На фоне блестяще образованных современников, мастеров пышного, закругленного, «правильного» стиля, автор «Жизнеописания» был человеком малограмотным. По существу, Челлини уже достаточно аполитичен. Едва Принцивалле делла Стуфа, каковой был в числе Восьми, дал мне договорить «пощечина», как он сказал: «Ты ему не пощечину дал, а ударил кулаком». Папу Павла III он, как утверждал кое-кто, назвал «разодетым снопом соломы» и тот ему в свое время это припомнил. Таких работ я сделал много и делать их было очень трудно. Вот чем только люди не баловались во времена когда телевизора и компьютера не было. Гордость за Флоренцию, которая «поистине всегда была школой величайших дарований» и даже известное высокомерие по отношению к другим городам (отзвуки традиционных распрей) нередко чувствуются в «Жизнеописании».

На что этот же самый ответил, что Бог наверняка так и судил. Бурная политическая жизнь итальянских городов-синьорий, как известно, послужила прологом к истории буржуазного прогресса в Европе и среди итальянских городов — за Флоренцией наибольшие заслуги как за мастерской передовых идей Возрождения, недаром ее иногда называют «яйцом нового времени».

Тогда мадонна Порция сказанная обернулась к этой благородной римской даме и сказала: «Вы видите, что эти таланты, которые мы в нем угадали, сопровождаются вот чем, а не пороками. » И та и другая были восхищены и мадонна Порция сказала: «Мой Бенвенуто, слышал ли ты когда-нибудь, что когда бедный дает богатому, то дьявол смеется. » На что я сказал:. Потом сказал: «О добрый сын мой, с этим в руке ты живи или умри».

Слово «вирту» вызывает у итальянца XV–XVI веков целый комплекс представлений. Независимо от оценки критика — осуждает ли он такую позицию «по ту сторону добра и зла» или восхищается ею, — это чудовищная модернизация, это искажение реального образа автора мемуаров. К этому нужно добавить, что, при всем неистовстве и «ярости» в труде, работы, которые он стремится довести до совершенства, подвигаются медленно. Эти молодые люди, которые тут же присутствовали, хотели знать, что это письмо содержит вот таким образом я, насколько мог лучше, его утаил затем я написал сказанному маэстро Якопо, прося его, чтобы он, ни ради хорошего, ни ради худого, никоим образом мне не писал. с десятками маленькими фигурками людей и животных, переплетая все растительным орнаментом.

Сделал я в ту пору серебряный «кьявакуоре», так их в те времена называли. Почему он не остается во Франции и не обретает здесь второй родины, как, например, его соперник болонец Приматиччо, декоратор дворца Фонтенбло или художник Джованбатиста Россо, не менее известный под офранцуженным именем «мэтр Ру». Пока я усердствовал над красивой вазой Саламанки и в помощь у меня был только один мальчонок, которого я, по превеликим просьбам друзей, почти что против воли, взял к себе в ученики. В руке у меня был нож, каковым я услужал себе за столом. Такова была сила этой полыни, что она сразу вернула мне потерянные силы.

К этому я добавил, что раз я знаю, что никоим образом не причиняю ему ущерба и раз я кончил начатые мои работы, то я хочу принадлежать себе, а не другим и кто меня желает, пусть у меня меня и просит.

Прятаться за чужой широкой спиной. Бывал у меня часто также синьор Орацио Бальони, каковой весьма меня любил. На это Луканьоло, думая, что я убедился, сказал: «Не хуже кажется и мне твоя работа, но скоро мы увидим разницу между той и другой». После того как он избавился от этой великой беды, он счел это за доброе предзнаменование. Он, Бенвенуто Челлини имеет право на удобства в пути не меньше, чем герцогский сын и когда он заболевает, врач должен помнить, что его жизнь дороже жизни всех кардиналов Рима. Это был вьюк кирпичей.

Я сделал большие успехи за тот год, что я там прожил и работал из золота и серебра значительные и красивые вещи, каковые придали мне превеликого духу идти дальше вперед. Через жизнь он проходит «с открытыми глазами и с доброй охраной и отлично вооруженный, в кольчуге и наручах». К слову, мстительные Медичи покушались и на бесценную голову Микеланджело, но 55–летний скульптор успел покинуть Флоренцию до начала репрессий. И вот, взяв лошадь, видя, что он мне не отвечает, я направился к римским воротам. Этот честный человек сказал мне, чтобы я вошел к нему в лавку и тотчас же дал мне работу и сказал такие слова: «По твоему славному виду я заключаю, что ты честный и хороший».

Хвастун, мистификатор и плут. И велел мне показать все камни так что я тотчас же ушел стрелой. он был между воротами Сан Галло и воротами Пинти и здесь он повздорил с некоим юнцом лет двадцати, со шпагами в руках он так ретиво на него наступал, что, люто его ранив, продолжал теснить. Когда тот сказал эти слова, Луканьоло взял в руки вазу и долго ее осматривал затем сказал Паулино: «Красивый мальчик, скажи своему хозяину, что он великий искусник и что я его прошу считать меня своим другом, а в остальное не входить». Я его попрекнул, говоря ему: «Раз уж вы меня сюда привели, необходимо сделать что-нибудь по-мужски» и, направив свою аркебузу туда, где я видел более густую и более тесную кучу боя, я прицелился в середину, прямо в одного, которого я видел возвышавшимся над остальными так как туман мешал мне разобрать, на коне он или пеший.

Это был принц Оранский, который нутром окопов был отнесен в некую гостиницу по соседству, куда сбежалась вскорости вся войсковая знать.

Он тихонько окликнул меня: «Кум. » — так мы называли друг друга в шутку и умолял меня Господом Богом, говоря такие слова, чуть не плача: «Кум мой, я вас умоляю, чтобы вы не делали зла этой бедняжке, так как она ровно ни в чем не виновата». Эти слова ничуть не поколебали меня в моем решении, продолжая говорить ему то же самое. Они насмехаются над художником, готовившим медаль в честь герцога.

Этот синьор, который был прегорд, постоял немного и гневно мне сказал: «Мне охота больше не приходить сюда и сделать как раз обратное тому, что я думал сделать для тебя». то они выделывали в Риме такие дела, что нельзя было оставаться в открытых мастерских.

«Жизнь Бенвенуто, сына маэстро Джованни Челлини, флорентинца, написанная им самим во Флоренции» открывается горделивой генеалогией потомственного горожанина, род которого восходит к полулегендарным временам, когда зачинался город. Наконец, видя, что я к нему не иду, он сам пришел ко мне, спрашивая меня, что я делаю.

Тогда врач ко мне обернулся и сказал: «Раз уж я здесь, я хочу тебя лечить. Флоренция, признание у прославленных мастеров ее «чудесной школы», влечет его к себе и он часто приезжает в родной город, но не задерживается в нем подолгу. Разные виды многогранного ювелирного мастерства, резьба печатей и медалей, чеканка монет. Служитель этот пришел в такую ярость, что, показывая вид, что одной рукой он берется за шпагу, а другой намеревался и силился вломиться в мастерскую, в чем я ему немедленно воспрепятствовал оружием, сопровождаемым многими резкими словами, говоря ему: «Я не желаю ее тебе отдавать и ступай сказать монсиньору, твоему хозяину, что я желаю деньги за свои труды, прежде чем она выйдет из этой мастерской». Дело в том, что приехал в Рим некий юноша, по имени Луиджи Пульчи, сын одного из Пульчи, того, которому отрубили голову за то, что он спал с родной дочерью этот сказанный юноша имел изумительнейший поэтический дар и хорошие познания в латинской словесности хорошо писал был необыкновенно изящен и красив он ушел от какого-то епископа и был весь полон французской болезнью. В отношениях с помощниками и слугами он верен традиции «доброго старого времени»: с Феличе (в Риме), с Асканио (в Париже) он обращается как с родными детьми.

А толкователи Данте этого не поняли Вся эта глава мемуаров достойна занять место рядом с эпизодами о сутягах из «Гаргантюа и Пантагрюэля».

Тем временем я домогался, через посредство одного ученика Раффаэлло да Урбино, живописца, чтобы епископ Саламанка заказал мне большую вазу для воды, так называемую «аккуеречча», которые служат для буфетов и ставятся на них для украшения. Через три месяца я закончил сказанную работу, с такими красивыми зверьками, листьями и машкерами, какие только можно вообразить, Я тотчас же послал ее с этим моим Паулино, учеником, показать этому искуснику Луканьоло, сказанному выше каковой Паулино, с этой своей бесконечной прелестью и красотой, сказал так: «Мессер Луканьоло, Бенвенуто говорит, что посылает вам показать свое обещание и ваш хлам, ожидая увидеть от вас свою дрянь». Эти тяжбы приводят его в отчаяние.

Тогда истерзанный сказанными колючками и вынужденный сказанными словами этого юноши, выскочив вон, я поднял шпагу громким голосом я сказал: «Всем вам конец». А так как в Риме эти болезни весьма дружат с духовенством, особенно с более богатым, то, став известен, этот искусный человек, при помощи некоих курений, являл, что чудодейственно лечит эти самые недуги, но требовал заключить условие, прежде чем начать лечить а условия эти были в сотнях, а не в десятках. — Да это же форменный бандит. Болонья, Пиза, Рим, Париж, Флоренция.

Уехав из Флоренции, я отправился в Рим и оттуда написал. Жаль фотографировтаь там было нельзя.

Когда мы пришли в Сиену, Тассо сказал, что натрудил себе ноги, что дальше идти не хочет и просил меня ссудить его деньгами, чтобы вернуться на что я сказал: «Мне тогда не хватит, чтобы идти дальше а тебе следовало подумать об этом, трогаясь из Флоренции но если это ты из-за ног решаешь не идти, то мы найдем обратную лошадь в Рим и тогда у тебя не будет повода не идти». «Жизнеописание» Челлини принадлежит к той разновидности мемуарной литературы, где личность автора, вынесенная на первый план, господствует над всем повествованием и больше всего приковывает к себе внимание.

Если имя Челлини стало нарицательным для всего золотого века художественного ремесла, который мы охотно называем «челлиниевским», хотя от самого Челлини-ювелира, как мы видели, мало что сохранилось, то известную роль здесь сыграли вдохновенные страницы его автобиографии. Сам «Персей» был ему заказан Козимо I как символ победы над обезглавленной республиканской вольницей. На что я сказал, что сперва спрошу у папы и тогда буду знать, что ему ответить.

Я, который рассчитывал отлично устроиться с одной очень красивой молодой женщиной, по имени Пантасилея, которая была в меня очень влюблена, вынужден был уступить ее одному моему любезнейшему другу, по имени Бакьякка, который и до того и тогда еще был очень в нее влюблен. Она им конгениальна. Он так рассердился на те слова, которые ему сказал его учитель, что сказал, что со мной незнаком и не знает, кто я такой тогда я, возмущенный такими речами, сказал ему: «О Джаннотто, когда-то мой близкий друг, с которым мы бывали там-то и там-то и рисовали и ели и пили и ночевали на твоей даче, мне нет нужды, чтобы ты свидетельствовал обо мне этому честному человеку, твоему учителю, так как я надеюсь, что руки у меня таковы, что и без твоей помощи скажут, кто я такой». Тогда он рассмеялся и, снова порумянев лицом, наиприветливейше мне сказал: «Мой Бенвенуто, я тебя люблю как только могу и, когда настанет время, чтобы Богу было угодно, я тебе это докажу дал бы Бог, чтобы ты их убил, обоих этих мошенников, так как один причина этих великих бед, а другой, быть может, будет причиной и худшего». Этот алмаз я поместил по самой середине вещи, а над этим алмазом я расположил сидящим Бога-Отца, в красивом повороте, что давало прекраснейшее сочетание и нисколько не мешало камню подняв правую руку, он давал благословение. Так вот я вам заявляю, что эта женщина — моя, а приданое пусть будет вашим».

Эта восторженная оценка показательна для отношения потомства к замечательному памятнику мемуаристики эпохи Возрождения. «Даже войны тогда были не больше как крупными дуэлями» (например, нескончаемые распри между Карлом V и Франциском I). Вечер выдался определённо удачным. Здесь познается, как звезды не только направляют нас, но и принуждают.

И так мессер Бенвеньято обещал, что суд римского губернатора не будет меня беспокоить. На это Пьеро ответил и сказал правду: «Гораздо больше пользы и чести извлечет ваш Бенвенуто, если он займется золотых дел мастерством, вместо этого дуденья». От этих слов бедный отец, сразу же расстроившись, стал меня умолять Господом Богом, чтобы я не брался за это предприятие, хоть он и знает, что я способен и на это и на еще большее, говоря мне при этом, что уже другой его сын и мой брат весьма отважен на войне, а что я должен заниматься тем чудесным искусством, над каковым я столько лет и с таким великим усердием потрудился уже.

По прошествии двух лет, на просьбы доброго отца, я возвратился во Флоренцию и снова стал работать у Франческо Салимбене, у какового очень хорошо зарабатывал и очень старательно учился. Девиз своего современника Аретино «жить решительно» (vivere risolutamente) разделяет и автор «Жизнеописания». Пересказывать его чудесную (в полном смысле этого слова) историю — дело неблагодарное: всё, что говорится о Бенвенуто Челлини, бледнеет в сравнении с тем, что Бенвенуто Челлини написал о себе сам.

Рассказывают, что я с великим торжеством побежал к деду, говоря: «Посмотри-ка, дедушка, какой у меня красивый рак. » Тот, увидев, что это скорпион, от великого страха и от тревоги за меня чуть не упал замертво и с великими ласками стал его у меня просить а я только еще больше сжимал его, плача, так как никому не хотел его отдавать. И пусть в нём нет глубины гения Микеланджело или величественной простоты Донателло, временами он излишне манерен или увлечён деталями, стиль Челлини, Жизнеописание ювелира и скульптора Бенвенуто Челлини (1500–1571)— одно из самых замечательных произведений литературы XVI века, в полной мере отражающее дух итальянского Возрождения.

Этот Батиста дель Тассо, мой товарищ, недолго пробыл в Риме, так как вернулся во Флоренцию. Среди этих экспонатов много изделий мастеров позднейших эпох или иных стран.

Проспер Мериме писал в предисловии к Хронике царствования Карла IX. Этот Луканьоло поднял меня на смех, говоря: «Вот увидишь, Бенвенуто, к тому времени, когда ты кончишь эту работу, я потороплюсь кончить эту вазу, которую я начал, когда и ты свою вещицу и тебе на опыте станет ясно, какую пользу я извлеку из своей вазы и какую ты извлечешь из своей вещицы». Не проходило дня, чтобы я не убил кого-нибудь из врагов с воли.

В своих записках Челлини неоднократно предупреждает, что он не историк, что пишет «только свою жизнь» и «то, что к ней относится». Сказанный Лессандро испугавшись, сказал: «Дал бы Бог, чтобы мы сюда не приходили. » — и с превеликой поспешностью повернулся, чтобы идти. возвратил нас во Флоренцию, по просьбе моего отца.

К сожалению, большинство художественных работ флорентийца, описанных им столь трепетно и нежно, не сохранилось. Мессер Бенвеньято, видя, что зал наполняется таким множеством людей, сказал: «Мы просим вас о мире и ни о чем другом». Когда я ему показал немножко эту модель этой пряжки, которую я сделал во Флоренции у Салимбене, она ему изумительно понравилась и он сказал такие слова, обращаясь к одному подмастерью, которого он держал, каковой был флорентинец и звался Джаннотто Джаннотти и жил у него уже несколько лет он сказал так: «Этот из тех флорентинцев, которые умеют, а ты из тех, которые не умеют». Этот был из деревни и еще малым мальчишкой пришел работать к маэстро Санти. Тридцать лет скитаний по разным городам Италии.

И хоть они зовутся ангелами, но смотрите, среди них есть и ангелицы». На это мессер Юлио сказал: «Государь, Бенвенуто — человек, который не нуждается в чужих рисунках и в этом ваша светлость вполне убедится, когда увидит его модель». Челлини саркастически берется даже прокомментировать одно темное место из песни VII «Ада» Данте, который, как известно, одно время жил в Париже и перенес, дескать, в свою поэму восклицание судьи, призывающего публику к порядку.

Эти самые, копая землю, всегда находили старинные медали, агаты, праземы, сердолики, камеи находили также и драгоценные камни, как-то: изумруды, сапфиры, алмазы и рубины. А так как у этого бешеного были некои дурные сынки, то мой отец кстати сказал: «С каждым могут случиться несчастья, особенно с людьми вспыльчивыми, когда они правы, как случилось с моим сыном но посмотрите по всей остальной его жизни, как я сумел его добродетельно воспитать.

Он действует прямо и открыто. На это Фиренцуола сказал: «Я у тебя просить тебя не желаю и ты ни за чем больше ко мне не показывайся». каковой жил за Римом в сторону Чивитавеккьи, в одном местечке графа делль'Ангвиллара, называемом Черветера и, отыскав своего Россо, каковой чрезвычайно обрадовался, я ему вот таким образом сказал: «Я приехал делать с вами то же самое, что вы делали со мной столько-то месяцев тому назад». Игра на флейте и корнете, которой он впервые обратил на себя внимание папы Климента VII.

Так он ушел из его дома и оба они бурчали друг другу неистовые слова. Но это, видимо, напраслины, возводимые на художника личными врагами. Карл жалует мэтру по 1000 золотых скудо за портрет.

Но это стремление руководило им больше в молодости. Как-никак, я нечаянно задал ему большого страха. Сцены, посвященные беседам художника с духовными и светскими князьями (например, та, где приводится суждение папы Павла III, что мастера, «единственные в своем художестве, не могут быть подчинены закону», цитируемое историками и критиками), незабываемы и полны исторического колорита.

Вот таким образом он тотчас же весело мне сказал: «Мой Бенвенуто, если бы тебе пришлось иметь дело с самим Mapсом, я уверен, что ты бы вышел с честью, так как за все те годы, что я тебя знаю, я ни разу не видел, чтобы ты затеял неправую ссору». евро. Я продолжал весь этот день когда настал вечер, в то время как войско вступало в Рим через Трастевере, папа Климент, поставив начальником над всеми пушкарями Некоего римского вельможу, какового звали мессер Антонио Санта Кроче, этот вельможа первым делом подошел ко мне, учиняя мне ласки он поместил меня с пятью чудесными орудиями на самом возвышенном месте замка, которое и называется «у Ангела» и это место обходит весь замок кругом и смотрит и в сторону Прати и в сторону Рима он дал мне под начало сколько нужно людей, которыми я бы мог командовать, чтобы помогать мне ворочать мои орудия и, велев выдать мне плату вперед, отпустил мне хлеба и немного вина и затем попросил меня, чтобы я как начал, так и продолжал. Наконец он приходит к выводу, что перед ним настоящая картина ада, а судья, «этот удивительный человек — истинный облик Плутона».

Отсюда видно, что Бог ведет счет добрым и злым и каждому воздает по заслугам. Дважды он перебирается во Францию, часто пробует обосноваться в Риме. Когда это дошло до их ушей, они похвалились, что заставят меня горько пожалеть о таких словах я же, не зная, какого цвета бывает страх, ни во что или мало во что их ставил. Когда мы вошли в зал, первым сказанный вельможа, а я за ним, он сказал такие слова: «Да хранит вас Бог, синьоры мы к вам явились, Бенвенуто и я, каковой люблю его, как родного брата и мы готовы сделать все то, на что будет ваша воля».

И я, чтобы не лишать их такой славы, молчал и восхищенно ими любовался. На каковые слова я поднял руку, ударив его по лицу и сказал: «А я вот этот». И так как некий Джованбатиста, по прозвищу Тассо, резчик по дереву, юноша как раз моих лет, начал мне говорить, что если я хочу отправиться в Рим, то и он охотно пошел бы со мной этот разговор, который у нас с ним был, происходил как раз после обеда и так как я по причинам все той же музыки поссорился со своим отцом, то я сказал Тассо: «Ты мастер на слова, а не на дела». Тут ему попались на глаза ножницы и вот играючи со мной, он отрезал ему хвост и клешни.

Немного дней спустя умер папа Юлий II. Шум был превеликий и дело тянулось немалое время. Тогда она сказала, что я очень верно их оценил. Была у этой вещи, среди прочих отличных украшений, ручка из цельного куска, тончайшей работы, которая, при помощи некоей пружины, держалась прямо над отверстием вазы. По своему происхождению и жизненной школе он ближе стоял к простому народу. «Насколько больше заслуги построить дом, чем обитать в нем Благородство — атрибут доблести», — учил гуманист Поджо Браччолини.

Жизнь Бенвенуто Челлини вел беспокойную и кочевую. Ровно четыре столетия отделяют нас от того времени, когда автор приступил к своим воспоминаниям, но интерес к ним возрастает, о чем свидетельствуют все новые издания и исследования. Но еще незадолго до рождения Челлини идеал этот красноречиво формулирует Пико делла Мирандола в речи «О достоинстве человека»: человек «по собственному произволу чертит границы своей природы», «по собственному желанию избирает место, дело и цель» своих занятий. Имя его было Джованни и был он из Фиренцуолы в Ломбардии и был искуснейшим человеком по выделке утвари и крупных вещей. Как настоящий человек эпохи Ренессанса, питая большое уважение к «учености», к «культуре», к развернутому, богатому, но соразмерному слогу, Челлини, особенно в рассуждениях, пробует свои силы в сложном цицероновском периоде, однако, запутавшись в нем, вырывается на волю, так и оставив словесное здание недостроенным.

На что я сказал: «Мой Тассо, вот ворота, которых ни ты, ни я не заметили и раз уж я здесь, то мне кажется, что я сделал полдороги». Когда он полечил меня и ушел, тотчас же явился один мой дражайший друг, по имени Джованни Ригольи, каковой, огорчась и моей великой болезнью и тем, что меня покинул так одного мой товарищ, сказал: «Будь покоен, мой Бенвенуто, я от тебя не отлучусь, пока не увижу, что ты поправился». Те, кто при этом присутствовал, вслух его осудили, отнесясь к нему, как к мужику, каким он и был, а ко мне, как к мужчине, как я это выказал.

Это сказанное письмо содержало, что я должен вернуться на службу к Клименту и благо мне будет. «Нельзя давать законов тому, — иронично замечает он, — кто их хозяин».

Авторство остального, приписываемого ему творческого багажа, сомнительна. Меньше всего это человек книжной культуры.

Так, к своему неудовольствию, я продолжал играть до пятнадцатилетнего возраста. Пантасилея бросилась бегом в церковь по соседству. Превесело передал мне это извещение этот милый и чудесный мальчуган. Даже гений Леонардо да Винчи не всегда находит поддержку на родине, его грандиозные технические и художественные замыслы остаются неосуществленными и он кончает свои дни в Париже, на службе у французского двора.

И это показательно для наметившегося в Италии упадка общественного самосознания в век, который Микеланджело с негодованием назвал «блестящим и постыдным». Его заказчики и их консультанты должны безусловно в него верить. Скорее всё–таки гений. Челлини не историк своего времени. И лишь под старость Челлини возвращается во Флоренцию, однако без твердого решения тут осесть.

Мой удрученный и бедный добрый отец, явясь в Совет, упал на колени, прося помилования бедному молодому сыну тогда один из этих бешеных, потрясая гребнем замотанного куколя, встал с места и с некоими оскорбительными словами сказал бедному моему отцу: «Убирайся отсюда и сейчас же выйди вон, так как завтра мы его отправим на дачу с копейщиками». Но и здесь он меньше всего ниспровергатель норм: он просто их еще не усвоил. Я продолжал стрелять из моих орудий и с Ними каждый день совершал что-нибудь замечательное так что у папы я снискал доверие и милость неописуемые. Я же, оглушенный его криками, взглядами и смехом окружающих, заглянув этак малость в свой сверток, увидав, что там все золото, у края прилавка, потупив глаза, без малейшего шума, обеими руками сильно кверху поднял мой сверток, каковой и опорожнил, вроде как мельничный насып.

Еще Петрарка писал, что «кровь всегда одного цвета. Услышав это, я остался крайне недоволен, проклиная всю Испанию и всех, кому она мила. Этот точно так же женился и имел четырех детей мужеского пола. Причиной тому была служба этой проклятой музыке.

Знаменитую золотую солонку Сальеру то ли за 50, то ли за 58 млн. Скорее наоборот. Брат Алессо одел меня монахом и дал мне в спутники послушника.

На этот великий шум высыпали наружу все соседи да кроме того, мимо проходило несколько знатных римлян, которые сказали: «Убей этих нехристей, мы тебе поможем». Когда, таким образом, ваза попала мне в руки, я обещал починить ее со всей скоростью и так и сделал. Но я не подымал головы, чтобы на него взглянуть и не отвечал ему ни слова. Да здравствует синьор. » — и сказал, что это и есть наказание, которое я заслуживаю за то, что выкинул такую отличную штуку. Услышав великий шум, который происходил на этом дворе внизу, добрый синьор Орацио с великой поспешностью побежал вниз а я, высунувшись наружу, там, где упала бочка, услышал некоторых, которые говорили: «Хорошо бы убить этих пушкарей».

Едва ли малообразованный Челлини читал философские трактаты. Невзирая на скромные размеры, она монументальна изысканна и самодостаточна. Республиканские городские вольности сменяются деспотией мелких князей (во Флоренции устанавливается власть Медичи). А мой отец ему сказал: «Я утешаюсь тем, что наверняка вы этого не знаете».

По иронии судьбы, эта местность носила название Холм сокровищ. Так кончился этот превеселый ужин и этот день и каждый из нас вернулся по своим домам. Тотчас же он пришпорил конька, на котором сидел и во весь опор поскакал прочь.

Вдруг мне показалось, что он в ужасном обличии меня устрашает и говорит: «Если ты этого не сделаешь, тебя постигнет отцовское проклятие, а если сделаешь, то будь благословен от меня навеки». Это явно не его сфера. Он здорово выручил Бенвенуто, вытащив того из римского заключения. Вместо 10 млн.

Но так как этот колючий терновник делал мне больно и я бесился, как бык, то уже было решился выскочить и бежать в это время Луиджи обнимал сказанную Пантасилею за шею, говоря: «Я тебя еще раз поцелую, назло этому предателю Бенвенуто». Лишь в 1931 году «Academia» выпустила образцовое издание «Жизнеописания». Она сказала, что я слишком хорошо рисую для золотых дел мастера и, велев одной своей горничной принести лилию из красивейших алмазов, оправленных в золото, показав их мне, пожелала, чтобы я их ей оценил. Когда он вдоволь похвалил ее, а те стояли испуганные и неуклюжие в его присутствии, он обернулся ко мне и сказал: «Я здесь вижу только одну беду, но она превеликой важности мой Бенвенуто, с воском работать легко вся штука в том, чтобы сделать это из золота».

И вот, учинив мне здоровый разнос, они послали нас к секретарю я же, бурча, все время говорил: «Это была пощечина, а не кулак», так что Совет продолжал смеяться. Вывеской этой гостинице служило солнце, красного цвета, намалеванное между двух окон. В его характере и стиле жизни много добродушия. С отвращением он сообщает об этой страсти французов к тяжбам: тяжбы даже продают и «дают в приданое», а кто не умеет судиться — пропащий человек.

«Все эти сказанные художества весьма и очень различны друг от друга так что если кто исполняет хорошо одно из них и хочет взяться за другие, то почти никому они не удаются так, как то, которое он исполняет хорошо, тогда как я изо всех моих сил старался одинаково орудовать во всех этих художествах». Так и сделали. Когда я подумал о том, сколь многим этот Аннибале обязан моему дому, меня обуял такой гнев, что, готовый на все дурное и будучи и по природе немного вспыльчив, я стал ждать, чтобы сказанный Совет Восьми ушел обедать и, оставшись там один, видя, что никто из челяди Совета за мной не смотрит, воспламененный гневом, выйдя из Дворца, я побежал к себе в мастерскую и, отыскав там кинжальчик, бросился в дом к своим противникам, которые были у себя дома и в лавке. Тотчас же обернувшись к сыну, он сказал ему: «О сын предатель, ты меня разорил.

Ростом он был мал, но хорошо сложен. Герцогу Козимо, в ответ на его сомнения, он прямо дает понять, что «его светлость» «не разбирается в искусстве». превосходнейшего живописца.

Необычайно интересна и колоритна в этом смысле глава 27-я книги 2-й его мемуаров. Старинное кулачное право ближе его сердцу и, конечно, более достойно уважения, чем судебная волокита. Когда я кончил рисунок, подошла другая весьма красивая благородная римская дама, которая была наверху и, спустившись вниз, спросила у сказанной мадонны Порции, что она тут делает та, улыбаясь, сказал а: «Я любуюсь на то, как рисует этот достойный молодой человек, который и мил и красив». Я сказал этому другу, чтобы он ко мне не подходил, так как я кончен.

Этот искусный человек знал большой толк в рисунке. Так каждый из нас с великой охотой приступил к этому богатому ужину, каковой был изобилен удивительно. Это был отличнейший работник и честнейший человек, гордый и открытый во всех своих делах. Такое представление о назначении человека и вся этика «доблести» связаны с безграничной верой в себя, в свои творческие силы. Как бы оно там ни было, мне сейчас о нем говорить нечего.

Наконец, отчаявшись в предприятии, он поклялся, что приведет столько испанцев, что они меня изрубят на куски и убежал бегом, а я тем временем, отчасти веря этому их смертоубийству, решил мужественно защищаться и привел в порядок одну свою чудесную пищаль, каковая мне служила, чтобы ходить на охоту, говоря про себя: «Если у меня отнимают мое имущество заодно с трудами, то еще уступать им и жизнь. » Во время этого прения, которое я вел сам с собой, появилось множество испанцев вместе с их домоправителем, каковой, на их заносчивый лад, сказал им всем, чтобы они входили и забирали вазу, а меня отколотили палками. Начав работать в этой мастерской, я взялся сделать некои подсвечники для епископа. Да и как ему с ними ладить, если ему предлагают быть всего лишь только «исполнителем» замыслов заказчика или его советников, а это явная «придворная чепуха». Хоть я ему и обещал послушаться, он рассудил, как человек умный, что если явится синьор Орацио, то, как потому, что я ему обещал и по иным причинам, я никак не смогу преминуть, чтобы не предаться воинским делам и вот он ловким способом задумал удалить меня из Флоренции, говоря так: «О дорогой мой сын, чума здесь неописуемая, великая и мне все время кажется, что ты вот-вот вернешься с нею домой я помню, что когда я был еще молодым человеком, я отправился в Мантуу, в каковом городе я был весьма обласкан и там я прожил несколько лёт я тебя прошу и приказываю тебе, чтобы, ради любви ко мне и лучше сегодня, чем завтра, ты отсюда убрался и отправился туда». На что я сказал: «Я имел его нынче ночью».

Был некий старичок золотых дел мастер, какового звали Раффаэлло дель Моро. Но вот почти на полу я заметил золоченую резьбу по дереву. Даже если отбросить присущие Бенвенуто опереточные страсти и тягу к преувеличению, процесс создания 5–ти метровой статуи впечатляет: тут и муки творчества и видения свыше и бестолковые помощники и затаившиеся вредители и внезапно подкравшаяся коварная болезнь и чудесное исцеление и революционная метода отлива и две сотни оловянных домашних мисок и сосудов, своевременно спасших технологический процесс. Флорентийский золотых дел мастер и скульптур Бенвенуто Челлини (1500–1571) был несомненно высокоодаренным художником, но имя его не стоит в первом ряду великих мастеров итальянского Возрождения. Однако, сдержанные этим их храбрым капитаном, какового звали Джан ди Урбино, они, к великому своему неудобству, были вынуждены избрать другую дорогу, чтобы сменять свои караулы каковое неудобство составляло свыше трех миль, тогда как по прежней не было и полумили. Вещица эта служила пряжкой к мужскому поясу, которые тогда носились такой величины. И так как они хотели что-то предпринять, так как их было много, то я, вспылив, взялся за ножик, который у меня был при себе, говоря так: «Если кто из вас выйдет из лавки, то другой пусть бежит за духовником, так как врачу тут нечего будет делать».

А между тем он жил и работал при папском дворе и при дворе короля Франции — в средоточиях тогдашней политической жизни. И так они мне устроили небольшую пеню в четыре меры муки, каковые должны были быть пожертвованы в пользу монастыря Заточниц. Все эти различные художества я с превеликим усердием принялся изучать. Я сказал брату: «Иди со мной» и так мы расстались с бедным отцом и, вместо того чтобы дать нам сколько-нибудь денег, потому, что у него их не было, он дал нам свое благословение.

Видя это, я отошел от них и относился к ним как к мошенникам и ворам. Эти слова до того их устрашили, что ни один не двинулся на помощь двоюродному брату. Папа прислал ему сказать, чтобы он ехал туда и благо ему будет. С какой теплотой он рассказывает о сестре и ее семье, которой он помогает всю жизнь. Этот его мессер Джованни купил ему отличнейшего вороного коня, на какового истратил полтораста скудо. На что я сказал: «Если по этому первому слову вы отсюда не уберетесь, я вас хвачу этой шпагой по голове». Каковой Тассо мне сказал: «Я тоже поссорился со своею матерью и будь у меня столько денег, чтобы они довели меня до Рима, то я бы даже не стал возвращаться, чтобы запереть свою жалкую лавчонку».

И тогда в ход пускаются кулаки и кинжал. При таком положении дел я рассказал отцу, как синьор Орацио избрал меня в капитаны и что мне пора начать подумывать о том, чтобы набирать отряд. В эту пору мне попалось несколько небольших турецких кинжальчиков и рукоять кинжала, как и клинок, были железные также и ножны были железные тоже. Это в высокой мере пристрастный и эмоциональный стиль человека, который прошел жизненный путь в борьбе с врагами и завистниками, в борьбе с самой судьбой, как бы руководствуясь надписью на одной из своих медалей: «Fortunam virtute devicit» — «Доблестью судьбу победил».

С органами правосудия он не ладит всю жизнь. У этого юноши была под накидкой чудесная шпага и отличнейшая кольчуга и когда они пришли ко мне, мой отважный отец рассказал мне, как обстоит дело и что ему сказали господа Совет затем он поцеловал меня в лоб и в оба глаза сердечно меня благословил, говоря так: «Сила божья тебе да поможет». «То, что мне велел папа», — я ему ответил. 9 лет отделяют восковую модель от конечного результата. Так мы находим и так полагаем, что происходим от доблестного человека. И если немногие сентенции общего характера, сопровождающие его живое повествование, не только близки по духу этическим положениям гуманистов, но и буквально их повторяют, то это лишь показывает, насколько вся атмосфера тогдашнего итальянского общества была пропитана этими идеями.

Пока вокруг Флоренции была осада, этот Федериго Джинори, которому я сделал медаль с Атлантом, умер от чахотки и сказанная медаль досталась в руки мессер Луиджи Аламанни, каковой, спустя малое время, сам повез ее дарить королю Франциску, королю Франции, с некоторыми своими прекраснейшими писаниями. Рассуждения, медитации играют здесь небольшую и скорее орнаментальную роль. И, наведя дуло этой пищали на их домоправителя и делая вид, будто я готовлюсь выстрелить, сказал: «А ты, разбойник, который их науськиваешь, я хочу, чтобы ты умер первым».

Заболев в Мантуе лихорадкой, он в раздражении громко «проклинал Мантую и того, кто ей хозяин» и вызвал гнев герцога («но в гневе, — замечает Челлини, — мы были равны»).

«Таких, как я, ходит, может быть, один на свете, а таких, как ты, ходит по десять в каждую дверь», — бросает он в лицо майордому Козимо I ибо нет, кроме него, человека, который смог бы создать его «Персея». Я их оценил в восемьсот скудо. На что я сказал: «Сегодня обождите, а завтра я вам отвечу». Даже современному 3D принтеру было бы трудновато повторить такой трехмерный хаос. — возмущённо воскликнут любители story, привстав с насиженного диванчика. У Рабле, современника Челлини, любимый герой Панург утверждает, что «человек стоит столько, во сколько он сам себя ценит».

Тотчас же обернувшись и видя, что он этому смеется, я так хватил его кулаком в висок, что он упал без чувств, как мертвый затем, повернувшись к его двоюродным братьям, я сказал: «Вот как поступают с такими ворами и трусами, как вы». Исследователи «Жизнеописания» Челлини исходя из этого, часто говорят об «аморальности» флорентийского художника, «не признающего никаких нравственных авторитетов, кроме своей индивидуальной воли».

Остальные товарищи разбрелись кто куда по своим делам так что сказанное художническое содружество почти совсем расстроилось. каковой прибыл из Англии, где он прожил много лет и так как он был очень дружен с этим моим учителем, то каждый день приходил к нему и, увидев мои рисунки и мои работы, сказал: «Я приехал во Флоренцию, чтобы набрать как можно больше молодых людей так как имея исполнить большую работу для моего короля, я хочу себе в помощь своих же флорентинцев а так как твой способ работать и твои рисунки скорее ваятеля, нежели золотых дел мастера, то, благо мне предстоят большие работы из бронзы, я в одно и тоже время сделаю тебя и искусным и богатым». В эту пору я много развлекался музыкой и такими удовольствиями, подобными ей. Таким образом и случилось знакомство между Луиджи Пульчи и мной.

Они очень гордились, когда видели, как юноши вроде меня приходят учиться в их дом.

Впрочем и девизом всей его жизни. Мой отец, который был истинный философ, расхаживал и сказал: «То, что Бог мне посылает, всегда мне дорого» и, развернув пелены, увидел воочию нежданного младенца мужеского пола. Он уже на службе при дворе кардиналов и пап, герцогов и королей. И первое из них такое: что, так как сказанный мессер Антонио Санта Кроче велел мне спуститься из-под Ангела, чтобы пострелять в некои соседние с замком дома, куда видно было, как вошли некои враги с воли, то, пока я стрелял, в меня грянул орудийный выстрел, каковой угодил в край зубца и отхватил столько, что по этой причине не сделал мне вреда: так как это большое количество все целиком ударило меня в грудь у меня остановилось дыхание и я лежал на земле, простертый, как мертвец и слышал Все, что говорили окружающие, среди каковых очень сетовал этот мессер Антонио Санта Кроче, говоря: «Увы, мы лишились лучшей помощи, какая у нас была. » Подоспел на этот шум некий мой товарищ, которого звали Джанфранческо флейтщик, — этот человек был более склонен к медицине, чем к флейте, — и тотчас же, плача, побежал за графинчиком отличнейшего греческого вина накалив черепицу, он положил на нее добрую пригоршню полыни затем попрыскал сверху этим добрым греческим вином когда оказанная полынь хорошо пропиталась, он тотчас же положил мне ее на грудь, где ясно была видна ушибина. И когда я уходил, она сказала, что на этот раз она не хочет оказать ему такую милость.

Ведь здесь исход спора решает все та же «доблесть». Но и здесь, при дворе герцога Козимо, независимый характер Челлини мешает его жизненному благополучию и он рад бы опять куда-нибудь уехать. Папа сказал, что хочет меня к себе на службу среди прочих музыкантов.

Этот юноша начал их читать и прочел их все это настолько умножило его бесконечную красоту, что невозможно было бы и сказать. И если папа Климент VII, более тонкий знаток искусства — как-никак из рода Медичи. Джованни, который стал моим отцом, больше, чем который-либо из остальных, занимался им. Пока же начну о том, как Богу было угодно, чтобы я родился.

Но автор «Персея» живет уже в период заката этой культуры. Две сохранившиеся модели «Персея» — бронзовая и восковая, — в особенности последняя, производят благодаря малому размеру и простоте позы лучшее впечатление, чем сама статуя. Подсвечники эти были богато отделаны, насколько требуется для такого рода работы. Так я отправился во Флоренцию с несколькими другими товарищами.

На русский язык «Жизнеописание» Челлини переводилось дважды, но не с оригинала, а с французского перевода, где язык книги сглажен в соответствии с нормами литературной речи. Вещицу эту я сделал в мастерской у одного, которого звали Франческо Салимбене. Ее спросила та женщина, которую привел с собой Юлио, не нездоровится ли ей. И вот, много лет спустя, в таком жалком состоянии, он мне открылся в Риме, прося меня, что я должен ради Бога ему помочь. Все те лица, которые были при этом, радостно его спрашивали, какое ему дать имя.

На эти слова он мне сказал: «Что вы, мой Бенвенуто или вы считаете меня сумасшедшим. » На что я сказал: «Не сумасшедшим, а молодым» и я ему поклялся Богом, что ее я и в мыслях не имею, а вас мне будет очень жаль, если из-за нее вы сломаете себе шею. Чем труднее задача, тем больше она его воодушевляет. Эта публикация, сделанная еще на основе искаженного списка, вызвала, однако, всеобщий интерес и в 1771 году появился первый английский перевод мемуаров, а в 1803 году — немецкий (Гёте). Тогда я сказал: «Другого я не брал, всеблаженный отче, как только то, что я сказал а это не достигало стоимости ста сорока дукатов, так как столько я за это получил на монетном дворе в Перудже и с ними я отправился утешить моего бедного старика отца».

Он тотчас же сказал: «Я тот самый». Это темперамент неукротимый, неуемный и буйный. Когда я вернулся в мастерскую, у Луканьоло были в свертке деньги, полученные за вазу и, когда я вошел, он сказал: «Дай-ка сюда для сравнения плату за твою вещицу рядом с платой за мою вазу». В том месте стен, куда мы подошли, много молодежи было побито теми, что снаружи здесь дрались что было мочи стоял такой густой туман, какой только можно себе представить я обернулся к Алессандро и сказал ему: «Вернемся домой как можно скорее, так как здесь ничем нельзя помочь вы видите, те лезут, а эти бегут».

А мой отец ему: «Век буду благодарить Бога, что он его вызволил». Сказанную вазу отнесли к Саламанке, каковой пожелал, чтобы ее оценили. Работы мои в эту пору были не особенно значительны вот таким образом рассказывать о них не стоит. На днях зашел в столичную Антикварную лавку. Кардинал де'Медичи отправился в Рим и, вопреки ожиданию всех, был избран папой и это был папа Лев X, щедрый и великодушный. Эта цельность Челлини — характерная историческая черта человеческого типа его эпохи.

«Ему так невесело, что на этот раз мне хочется, чтобы он посмеялся». Моих денег было вдвое больше, чем его так что все эти глаза, которые было уставились на меня с некоторой усмешкой, тотчас же, повернувшись к нему, сказали: «Луканьоло, эти деньги Бенвенуто, которые золотые и которых вдвое больше имеют гораздо лучший вид, чем твои».

Я же, собираясь не спешить и ее не отдавать, сказал, что торопиться не желаю. Разумеется — как и у других итальянских художников и ученых, как у Микеланджело, его учителя, — поэтические опыты (образчиком его стихов служит написанная в тюрьме поэма в терцинах). Вот таким образом во Франции у Челлини сразу возникает ряд процессов с соседями, с натурщицей и т. д. Титан Позднего Ренессанса, предтеча надвигающейся эпохи Барокко. Тем временем у него прошел гнев, а у меня страх и вот имея слово некоих знатных римских вельмож, что он меня не обидит и с твердой уверенностью в уплате за мои труды, снарядившись большим кинжалом и своей доброй кольчугой, я явился в дом к сказанному монсиньору, каковой велел снарядиться всей своей челяди. Благородная дама, тоже слегка покраснев, сказала: «Ты сам знаешь, что мне хочется, чтобы ты мне служил» и, передавая мне лилию, сказала, чтобы я взял ее с собой и, кроме того, дала мне двадцать золотых скудо, которые были у нее в кошельке и сказала: «Оправь мне ее так, как ты мне нарисовал и сохрани мне это старое золото, в которое она оправлена сейчас». Не в этом ли универсальный секрет успеха.

А так как он имел некоторые познания в латинском языке, то вокруг сказанного зеркала он сделал латинский стих, который гласил: «В какую бы сторону ни вращалось колесо Фортуны, Добродетель стоит твердо». На протяжении нескольких веков Италия становится поставщиком даровитых художников и государственных деятелей для соседей и тип странствующего художника или артиста, как и тип крупного авантюриста (Казанова, Калиостро), связан с европейской культурой XVI–XVIII веков именно с Италией (вспомним «Египетские ночи» Пушкина). К XVI столетию изменилось само отношение художников к жизни. Ударил всего два раза.

Как мы узнаем в начале «Жизнеописания» от самого автора, Челлини приступил к автобиографии в возрасте пятидесяти восьми лет, то есть в 1558 году. «Он сам себе творец и сам выковывает окончательно свой образ» ибо «данное» и возвышенное назначение человека в том, что «ему дано достигнуть того, к чему он стремится и быть тем, чем он хочет». А во Франции несколько другие порядки, чем в итальянских городах. Фортификация и зодчество. Тем временем я снес свою работу к сказанной благородной даме мадонне Порции, каковая, весьма дивясь, сказала мне, что я далеко превзошел данное ей обещание и потом добавила, говоря мне, чтобы я потребовал за свои труды все, что мне угодно, так как она считает, что я заслужил столько, что если бы она подарила мне замок, то и то она бы считала, что едва ли меня удовлетворила но так как этого она сделать не может, то она сказала, смеясь, чтобы я потребовал того, что она может сделать.

Также и эти слова дошли до ушей папы Климента, каковые подвигли его на великий смех. Папа, у которого было отличнейшее понимание, увидев такое дело, оно ему не понравилось и когда он просмотрел их до десятка, то, кинув остальные наземь, он сказал мне, который стоял себе тут же в стороне: «Покажи-ка сюда, Бенвенуто, твою модель, чтобы я видел, та же ли у тебя ошибка, что и у них». На что я ей сказал, что величайшая награда, желаемая за мои труды, это угодить ее милости. Когда папа Климент, по совету мессер Якопо Сальвиати, распустил эти пять отрядов, которые ему прислал синьор Джованни, каковой тогда уже умер в Ломбардии, Бурбон, узнав, что в Риме нет солдат, стремительнейше двинул свое войско на Рим.

Немало драматических страниц посвятил Персею Челлини. Эти работы были гораздо красивее и гораздо прочнее турецких по многоразличным причинам. Гиперболический стиль Челлини страстный и восторженный: его фантастика неотделима от его чувства жизни, от эстетики «фантастического реализма» его эпохи, питавшей повышенный интерес к идеализированным сказочным приключениям (рыцарские поэмы Боярдо и Ариосто в Италии, роман Рабле о великанах во Франции). Он — хороший, почтительный сын, горячо любящий брат и вообще образцовый семьянин.

Саламанки испанца. Настолько, что он даже собирается поскорее закончить начатые работы и вернуться в Италию, «не в силах будучи ужиться со злодействами этих французов» (в устах Челлини эта жалоба звучит весьма забавно).

Как я теперь могу явиться к кардиналу. » На что сын сказал: «Куда больше, отец, стоит этот мой учитель, чем сколько есть кардиналов в Риме». Достигнув пятнадцатилетнего возраста, я, вопреки воле моего отца, поступил в золотых дел мастерскую к одному, которого звали Антонио ди Сандро, золотых дел мастер, по прозвищу Марконе, золотых дел мастер. Из одной чурки была выпилено трехмерное нечто. На что сказанный синьор мне ответил: «Не теряй времени, Бенвенуто во-первых, не может быть, чтобы так, как она стоит, ветер от пушки ее свалил но если бы даже она свалилась, а там внизу стоял сам папа, беда была бы не так велика, как тебе кажется стреляй же, стреляй. » Я, не раздумывая больше, выпалил в самое солнце, как и обещал, точь-в-точь.

Свидетельств других очевидцев немного. За ним уже установилась прочная слава, что он «всегда хочет делать наоборот», а не то, что угодно заказчику. Из приводимого в настоящем издании письма Бенвенуто Челлини к Бенедетто Варки видно, что в ходе работы над мемуарами автор обращался к известному историку Флоренции, своему другу, с просьбой исправить его слог и придать ему литературную форму. «Рвением и усердием» в работе он всегда достигает высшего совершенства и заставит всех признать, что он не только сравнялся с античными художниками, но и превзошел их ибо и античное искусство — перед которым он вместе с другими мастерами Возрождения преклоняется.

Как мы дальше увидим, это в значительной мере определило биографию Челлини, его непоседливый образ жизни, его судьбу, в которой он наивно усматривает влияние «зловредных звезд». Артиллерийское искусство, к которому он, по его признанию, даже «более склонен», чем к ювелирному. Джанъякомо ответил: «Всеблаженный отче, за это я вам не поручусь, что вы его залучите, так как его художество, которым он постоянно занят, это — золотых дел мастерство и в нем он работает изумительно и извлекает из него много лучшую прибыль, чем мог бы извлечь играя». золотых дел мастер из Пинии ди Монте и был весьма искусен в этом художестве. Мадонна Порция добавила, что таланты редко уживаются с пороками и что, если бы я это сделал, я бы сильно обманул ту славную внешность честного человека, какую я показываю и, повернувшись, взяв за руку благородную римскую даму, с приветливейшей улыбкой сказала мне: «До свидания, Бенвенуто». Уже наступила ночь и тьма, а римские ворота не запирались.

Интересно, кого подразумевали под отрубленной головой Медузы: погибших защитников города, казнённых сограждан или саму, почившую в бозе, республику.

Так как сказанный Луиджи говорил обо мне и о том, сколь многим он мне обязан, с этим мессер Джованни, то сказанный мессер Джованни пожелал со мной познакомиться. Челлини заключают в тюрьму, где его долго держат как человека опасного. Его этика сближается с «моральным индифферентизмом» Макиавелли и Челлини тогда оказывается неким «хищником в джунглях». Этот выстрел причинил врагам столь великий вред, что они готовы были покинуть дом.

Я пошел и сделал все то, что было условлено с папой затем, когда миновали оба праздника, я пошел ему представиться он же, обласкав меня еще больше, чем первый раз, сказал мне: «Если бы ты приехал в Рим немного раньше, я бы дал тебе восстановить те мои две тиары, которые мы погубили в замке но так как это вещи, если не считать камней, малостоящие, то я тебя займу работой величайшей ценности, где ты сможешь показать, что ты умеешь делать это застежка для ризы, каковая делается круглой, в виде блюдца и величиной с блюдечко в треть локтя на ней я хочу, чтобы был сделан Бог-Отец полурельефом, а посередине ее я хочу приладить ту красивую грань большого алмаза, со множеством других камней величайшей ценности одну такую начал было Карадоссо, да так и не кончил эта, я хочу, чтобы была кончена скоро, так как хочу еще и сам немножко ею полюбоваться иди же и сделай красивую модельку». Меж тем я занимался золотых дел мастерством и им помогал моему доброму отцу. И, уходя во гневе, сказал ему, что скоро он это увидит.

Скромный, добродетельный и умный юноша, откинув от себя эту свою горделивость, обратив глаза к земле, постоял так немного, ничего не говоря потом вдруг, подняв лицо, сказал: «С Бенвенуто я пойду идем». «Ужасающее величие» (terribilita) и «ярость» (furore), характерные для итальянского искусства XVI века и для этики «доблести», пронизывают и образ Челлини в этом эпизоде. Но только предупреждаю тебя об одном: что, если ты имел соитие, ты не жилец»., давно укутанного строительными лесами.

Пока они были целы, они были школой всему свету. Благородная римская дама тогда сказала: «Будь я на месте этого юноши, я бы ушла себе с Богом». Неудивительно, что при таком «очень странном» для придворной среды характере Челлини не удается ужиться и при французском дворе, где вскоре он создал себе непримиримого врага в лице фаворита короля.

Не слава Челлини-художника поддерживает интерес потомства к его «Жизнеописанию».

Нет в «Жизнеописании» и интереса к психологическому анализу. Этот синьор не без страха остановился немного и сказал мне: «Бенвенуто, твой друг». Разве в этих строках не запечатлен идеал «многосторонности» целой эпохи. «Питая благородную зависть» к прославленным мастерам, переходя от одного искусства «чрезвычайно трудного» к другому, «наитруднейшему», «никогда не уставая от труда, который оно мне задавало», — рассказывает автор записок, — «я беспрестанно старался преуспевать и учиться». Но принятых мер оказывается недостаточно и тогда король советует Челлини: «Поступите по вашему обычаю» Исход этой распри решает уже упомянутый длинный кинжал Челлини Таковы нравы. Оба они свалились наземь, а Бакьякка, со спущенными штанами, вопил и убегал.

На что я сказал: «Синьор, взойдите, но только один, а там приходите как вам будет угодно». Но крайняя нужда и доброжелатели сократили сумму до 1000. Потом, ласково взяв его за ухо, подвел его к большому моему зеркалу.

и т. п. Гордым, смелым, неистовым, режущим правду–матку в лицо. На эти слова возразил один из этих старых господ, Эту эпиграмму прочла вся Флоренция. Чем объясняются этот непоседливый образ жизни и скитания Челлини.

Тогда, поняв, что он употребил глупые слова, он тут же мне сказал: «Так как они настолько свежие, что еще не смердят и так как помощь поспела вовремя, то ты не так уж пугайся, так как я надеюсь во всяком случае тебя вылечить». И было бы странно ожидать от него ниспровержения всяких моральных норм.

Слава богу, у него есть еще пара крепких рук, а после его удара остается только «бежать за духовником, так как врачу тут уже делать нечего». Взяв сказанную вазу, Саламанка, чисто по-испански, сказал: «Клянусь Богом, что я так же буду медлить с платежом, как и он тянул с работой». Повитуха, которая знала, что они ждут его девочкой, обмыв создание, завернув в прекраснейшие белые пелены, подошла тихонечко к Джованни, моему отцу и сказала: «Я несу вам чудесный подарок, какого вы и не ждали». Вот еще только одно, о чем в своем месте я скажу. Приходится исполнительным органам применить силу — против самого блюстителя законности.

Каковой юноша, увидев себя, горделиво так сказал: «О, неужели это Дьего. » Тогда я сказал: «Это Дьего, которого я никогда еще не просил ни о какого рода одолжении а только теперь я прошу этого Дьего доставить мне невинное удовольствие и состоит оно в том, что в этом самом наряде я хочу, чтобы он отужинал в том художническом содружестве, о котором я много раз ему говорил». Эта рана и была причиной, почему больше, чем все остальные, этот мессер Бенвеньято ругался на этот их перуджийский лад, говоря: «Клянусь господним, я хочу, чтобы Бенвеньято научил Бенвенуто, как жить».

Этот идеал великих дел предполагает натуры цельные и решительные.

Эта медлительность взыскательного художника приводит порой к рукопашным стычкам с нетерпеливыми заказчиками, как, например, во время работы над вазой для испанского епископа, когда пришлось показать слугам этого сановника дуло пищали с зажженным фитилем.

Был он весьма учен: удивительно говорил о медицине. Несомненно, что о своих драках автор мемуаров рассказывает с удовольствием, не без гордости сообщая, как он один ворвался в дом к оскорбителю, где, орудуя кинжалом направо и налево, нагнал страху, как «в судный день» и вышел победителем против дюжины противников. Каковому синьору я сказал: «Я берусь попасть в самое это солнце» но только что вот бочка, полная камней, которая была тут же рядом с жерлом сказанной пушки, так сила огня и этого ветра, который подымает пушка, сбросит ее вниз. Жить для него значит действовать. Наконец, я сперва подучил деньги, затем расписался и, веселый и довольный, пошел домой.

Беседуя со мной как-то раз среди прочих, он заметил, что что-то творится в некоей гостинице, каковая была за воротами Кастелло, в месте, называемом Бакканелло. По сути, правы и те и другие и третьи. Во всех этих суждениях мы узнаем традицию флорентийской культуры, ее антифеодальные идеи. Но художественный такт удержал гуманиста Варки от «подскабливания» и «подправки» неправильного, но сильного языка Челлини, что неизбежно повлекло бы за собой обеднение стиля автобиографии.

В глазах Челлини талант и гений выше всякого герцогского титула или кардинальского сана. И вот я с превеликим рвением принялся заканчивать вазу, которую начал для Саламанки. Решив по тому, как, входит рука и трещит одежда, что я натворил превеликую беду и так как он от страха упал наземь, я сказал: «О предатели, сегодня тот день, когда я вас всех убью». Мой отец сказал: «О дорогой сын мой, я тоже был хорошим рисовальщиком но для прохлаждения от этих столь удивительных трудов и из любви ко мне, который тебе отец, который тебя родил и вскормил и положил начало стольким достойным дарованиям, на отдыхе от них, неужели ты мне не обещаешь взять иной раз эту самую флейту и этот нежнейший корнет и, к некоторому усладительному своему удовольствию, услаждая себя, поиграть. » Я сказал, что да и весьма охотно из любви к нему.

И было бы странно, если бы мемуары того времени (например, «Жизнеописания великих полководцев и знаменитых дам» выдающегося французского мемуариста XVI века Брантома) отличались трезвой мерой и авторской скромностью. И вот мы привязали фартуки за спиной и почти втихомолку дошли до Сиены. Я подошел и когда я раскрыл круглую шкатулочку, то словно блеск ударил папе прямо в глаза и он сказал громким голосом: «Если бы ты сидел у меня в теле, ты бы сделал это как раз так, как я вижу эти ничего другого не могли придумать, чтобы опозориться».

Время пощадило и лучшие творения Челлини-скульптора: бронзового «Персея» и две замечательные модели к нему (Флоренция), мраморное «Распятие» (Эскуриал), бюсты Бандо Альтовити (Бостон), Козимо I (Флоренция), а также «Нимфу Фонтенбло» (Лувр), «Борзую» (Флоренция) и некоторые другие работы. После всяких разговоров и диковинок, о каковых я не хочу распространяться, так как я здесь не для этого: только одно словцо мне надлежит сказать, так как его сказал этот удивительный Юлио, художник, каковой, многозначительно обведя глазами всех, кто там был вокруг, но больше глядя на женщин, чем на остальных, обратясь к Микеланьоло, сказал так: «Микеланьоло мой дорогой, это ваше прозвище «галки» сегодня им идет, хоть они и похуже галок рядом с одним из великолепнейших павлинов, каких только можно себе представить». У какового, казалось, все пуще возрастал гнев и, велев подать мне, чем писать, он мне сказал, чтобы я написал собственной рукой, говоря, что вполне удовлетворен и получил сполна. Франциск был настолько сражён фантазией и виртуозной работой флорентийца (а французы тогда конкретно пресмыкались перед итальянскими мастерами), что издав возглас восторга, тут же хотел отвалить Бенвенуто 7000 золотом.

Потом гонфалоньер, то есть сказанный Содерини, находил большое удовольствие в том, чтобы я болтал и давал мне гостинцы и говорил моему отцу: «Маэстро Джованни, научи его, вместе с музыкой и остальным твоим прекрасным искусствам». Челлини вручают повестки — и вот он в зале суда. Прибегать к крючкотворству. Значение слова «вирту» для Возрождения (как и всякое богатое в своей исторической конкретности понятие) может быть только приблизительно передано современным русским словом «доблесть».

Я ему напомнил про мои деньги. А большинство его собственных ювелирных шедевров повторит судьбу папских тиар. Единственный дошедший до нас шедевр Челлини-ювелира — это золотая солонка Франциска I, но и она еще при жизни художника, в 60-е годы XIV столетия, во время религиозных войн, дважды была внесена в списки золотых ценностей, подлежащих переплавке и только случайно уцелела.

.

---

Объект продан