А сам Генрих уже представил себе встречу с шестикрылом, пятиглавым Верная шпага уже была наготове. Снова хруст веток, неужели тени пришли, чтобы забрать его. Факел начинал тухнуть, Генрих пошёл вглубь леса и дальше от а стены, тени танцевали всё резвее и радостнее. А костюм начищен Чёрные щёткой, волосы были пару часов назад нализаны набок для пущей деловитости. Нет, я точно что-то слышал, говорю тебе. Конечно, Что-то из этого наверняка были но враки, вот эта тишина возле стены всегда нагоняла на него дрожь и он это понимал. Только вот никто не хотел озвучивать своих страхов.
Наконец, Рихард решил нарушить тишину: Генрих задумался. И что вот с ней такой умной делать. Увидели прореху, Они ведь как – учуяли недостаток и давай прогрызать её всё и глубже глубже. А ведь и правда эта стена уже потихоньку сводила его и без того слабый рассудок. Даже гордился этим и пару раз давал понять всем, чего он стоит.
Они зазывали его, никто не понимал того, что тени звали его к себе на танец. Вежливый молодой человек, в меру чуткий, в меру понятливый, весь сдержанность, самообладание и легкий налет героизма. Вот и он не хотел показывать свою слабость этой своре собак. Все было в порядке. Но тут его сердце забилось ещё быстрее, готовое выскочить из груди. Сам-то Генрих был меньше гораздо, чуть меньше среднего солдата.
Мира, наполненного различными ужасами и кошмарами. Простой костюм человека среднего достатка, ничем не выдающимся. Но зато шпагой он овладел достойно. Что там летают пятиглавые и шестикрылые полуволки-полуптицы, Кто-то из солдат ему рассказывал, вурдалаки плотоядные и прочая нечисть, ходят сшитые из человеческих останков монстры.
Никакой стойкости. Нет, нет, нельзя говорить об этом. Если понадобится, то и в челюсть пару раз двинуть, чтоб не буянили. Что они сейчас могут наткнуться на какую-нибудь тварь, Страх того, которая волк, наполовину вылетевшую из-за стены, а на другую половину птица. Тут кто-то есть. Страх неизведанного. Чудится это всё, мерещится, успокаивал себя заблудившийся мужчина.
Работёнка, говорят, не особо пыльная, вязать всяких дуриков и укладывать в койки. Комиссуют ведь без выплаты жалованья, нельзя. Узелок со Конечно, мы не могли знать.
Дорога в Торнхилл заняла около недели. Никто, кроме него самого. Никакого дефекта. Он двигался то вверх, то вниз, то снова резко вверх и также стремительно вниз. Вдалеке тоже затанцевал какой-то огонёк. Что-то в ней было ужасающее. Только вот и взяли в армию, разве что по блату.
С ним рядом всегда был здоровяк Рихард, Ему-то самому ещё было он ничего, не дал бы братца в обиду. И все, кого не спроси, чувствовали это. Что эта стена стоит монолитом между ними и всеми этими тварями потустороннего из мира, Ему всегда казалось. Когда они с Рихардом стояли в ночном патруле, Вот в и этот раз, его то и дело пробирал этот страх. Никаких признаков легкой надтреснутости или расшатанности разума.
Генрих стоял у главных ворот, в костюме совсем не богатом, но и не в нищенском. Еще даже не успев оформиться в чей-то целенаправленный злой умысел, Случившаяся цепочка дальше трагических случайностей оказала слишком сильное влияние на его рассудок. У стены Седогрива и без того не слишком шумный Генрих всегда замечал для себя эту тишину. И проницательный – мисс Фовелль, Даже строгий взгляд мисс Флеминг, когда он впервые в появился Торнхилле, не усмотрели в нем ничего такого. Генрих уже два месяца как уволился с армии и наконец решился послушать совета и брата попробовать устроиться туда санитаром.
И что же вы думаете. То-то же, никто не знал.