Тут он полюбил живопись впервые и навечно. Движение пластических цветовых масс в броне контура не может быть легким, скользящим: оно напрягается, совершаясь через сопротивление, через борьбу контуры, в свою очередь, приобретают упругие изгибы, противоборствуя движению и вся эта сложная, неспокойная жизнь Своеобразие его манеры не менее очевидно в рисунках тушью тростниковым пером (Ван Гог стал в Арле пользоваться этим инструментом, видимо, в подражание японцам). «Спальня» (собственная спальня Ван Гога в его новом доме) написана как место долгожданного, освежающего отдыха, успокоительно-светлое, «утешительное» (Ван Гог часто употреблял это слово).
Он очень хотел, чтобы приехал еще и Сёра, но не решился просить его. Это произошло так. В Лондоне Ван Гог жил припеваючи. Ван Гог даже и с этим готов был мириться.
Она ему очень нравилась, но он получил отказ, который долго переживал. И даже старик Писсарро был соблазнен юным Сёра и несколько лет экспериментировал в духе дивизионизма (или пуантилизма — оба эти термина употреблялись для обозначения техники раздельного мазка). «Ван Гог любил трагические цветовые диссонансы, сгущенные, воспламеняющие друг друга цветовые созвучия.
Теперь положение изменилось и в социальном бытии художников. Затем десять его картин появились на выставке Независимых в Париже и Гоген писал по этому поводу Винсенту: «Многие художники считают твои работы самым выдающимся явлением на всей выставке». 1890. висящий в «раскаленном добела» небе. И очень важно, каково это «другое». Теперь копии Ван Гога рассеяны по галереям мира. Правда, не на всех.
Холст, масло. Наибольшего он достигал в автопортретах. «Голубые глаза огородов», -эта метафора Юрия Олеши как нельзя лучше выражает первое впечатление от полотна Ван Гога. Кроме того — портрет бельгийского художника Эжена Боша, жившего неподалеку от Арля портрет лейтенанта зуавов Милье, с которым Винсент довольно близко сошелся и даже пробовал обучать его рисованию портрет юной девушки с цветком в руках, назвав ее, по ассоциации со своими любимыми японцами, «мусме» наконец, портрет старого крестьянина на огненно-оранжевом фоне.
Большие различия есть в манере рисунка. Холст, масло. Мы знаем, хотя бы по романам Диккенса, что представляли собой тогда английские частные пансионы для детей небогатых родителей: более чем спартанские условия жизни в интернате, скудная кормежка, наказания за малейший проступок, вечно голодные воспитанники и немногим менее голодные и забитые воспитатели, полная зависимость тех и других от «настроения» хозяина пансиона.
Но «я не художник, — как можно так жестоко отзываться о самом себе. Если снег — они, увязая по колено, пробираются по тропинкам пешком и верхом. Десятки полотен и рисунков посвящены ткачам, работающим за ткацким станком. С точки зрения анатомии старик на раннем рисунке изображен гораздо более «правильно», чем на картине: на картине кисти рук у него маловаты, нарушены пропорции торса по отношению к ногам, плечо как будто бы не на месте, — но эти неправильности и создают экспрессию. Последователи Ван Гога были в большой мере обязаны ему свежестью и смелостью живописного видения, развитием способности обобщать видимое в «волевых» линиях и «суггестивном» цвете, а главное — способности вкладывать в картину «себя», предельно сокращая дистанцию между видимым и чувствуемым.
И это его убивало. «Что до моей собственной работы, то у меня не было денег на натурщиков в противном случае я целиком посвятил бы себя работе над фигурой», — писал он из Парижа Ливенсу. Несмотря на присущую ему скромность, он сделал выводы в свою пользу из этого сравнения. Все чаще Винсент в своих письмах заменял «я» на «мы», подразумевая себя и Тео: «я почему-то уверен, что мы пробьемся», «мы должны преисполниться воодушевления и выбросить за борт все сомнения, а также известное недоверие к себе», «мы потратили не только деньги, но и целый кусок жизни». Он прожил еще два дня, успев поговорить с Тео, срочно вызванным доктором Гаше из Парижа. Зубрил латынь и греческий, штудировал Библию изучал историю, даже искренне увлекался ею. Чем это объяснить. Тут нет теней, нет моделировки, почти нет даже цветовых нюансов.
Как самый интересный, в какой-то мере уже «вангоговский» рисунок А. Шиманская выделяет изображение темной и тревожной аллеи, уходящей в глубину. Это пейзаж, где все обычно и все необыкновенно. Поля определяют облик этой равнинной страны, лежащей ниже уровня моря, но они никогда не выглядят пустынными — пейзаж Голландии населенный, обжитой, «сделанный» руками людей. Едва ли.
Эти публикации в немалой степени содействовали широчайшей популярности художника: теперь его искусство триумфально шествовало по странам и континентам, причем интерес не ослабевал, а усиливался со временем. Не обращая внимания на бойкот со стороны респектабельных людей, Ван Гог в первый раз (и в последний) зажил семейной жизнью. Быть «тружеником во Христе» казалось тогда Ван Гогу самым достойным человеческим уделом. Не солнечный свет на предметах, а само солнце, сам грозный ослепительный шар.
Чем-то он напоминает Микеланджело, а может быть, таким можно представить себе князя Мышкина, героя Достоевского. Ван Гог готов был остаться в Дренте надолго, если бы рядом с ним был кто-то близкий.
Даже те, кто не увлечен живописью, не останется равнодушным после посещения музея. На почву я извел полтора больших тюбика белил, хотя она очень темная затем понадобились красная, желтая, коричневая охры сажа, сиенпа, бистр в результате получился красно-коричневый тон» Добиваясь глубины цвета, способной выразить «мощь и твердость земли», он покрыл полотно таким густым тестом краски, что поверх него уже нельзя было писать кистью деревья: мазок утопал. Вот «Сад в Нюэнене» — большой рисунок пером. Бельгийское объединение художников «Группа двадцати» пригласило Ван Гога участвовать на большой выставке в Брюсселе. Комментарием к этому автопортрету могли бы быть слова Ван Гога, сказанные значительно раньше: «Многие художники боятся пустого холста, но пустой холст сам боится настоящего страстного художника, который дерзает, который раз и навсегда поборол гипноз этих слов: «Ты ничего не умеешь».
Ван Гог не был сумасшедшим, а только подверженным периодическим припадкам. Или выразить надежду мерцанием звезды, пыл души — блеском заходящего солнца. К 27-ми годам, Ванг Гог понял в чем его призвание в этой жизни и решил что должен во что бы то ни стало стать художником. Какую же пользу я могу принести, чему же могу я служить. Они продолжали голландские традиции пейзажа и жанра в несколько осовремененных формах.
Арлезианка. Он охотно приобретал также произведения Писсарро, Гогена, Сёра, Синьяка, невзирая на то что они не продавались. «3а дымкой времени, — писал он из Парижа Виллемине, — уже провижу те дни, когда научусь писать картины, в которых будет и молодость и свежесть, хотя сам я давно их утратил». Так, он подробно излагал в нюэненских письмах теорию цветовых контрастов, взаимодействия дополнительных цветов и «суггестивного цвета» (цвета, который сам по себе внушает определенное настроение), мыслившуюся им как развитие принципов живописи Делакруа. С ней Ван Гог прожил почти год, причем неоднократно ему приходилось лечиться от венерологических заболеваний. Ситуация «гонимого новатора» почти утратила актуальность.
Карандаш его не слушался, рука не слушалась. А ведь не прошло еще и двух лет с тех пор, как Ван Гог впервые всерьез принялся рисовать, начав «от нуля». Это была капризная, сварливая и неряшливая женщина, пристрастившаяся к алкоголю. (Вероятно, Ван Гог вспоминал пустой стул Диккенса, когда-то нарисованный Филдсом. ) Передано ощущение внезапно прерванной, умолкшей жизни, страшное ощущение отсутствия человека, который только что здесь был, но больше уже никогда не будет.
Он провел на родине 2 года. Он сделал также много эскизов — вариантов общей композиции, — и в мае 1885 года «Едоки картофеля» были закончены. От этого становилось несколько тревожно, но в то же время очень интересно. Надо было перебираться в Париж и жить вместе с братом.
Портрет мадам Жину – Винсент Ван Гог. Свое художественное кредо он определял как реализм: «Я хочу, чтобы все мы стали рыбаками в том море, которое называется океаном реальности», — и вырабатывал его сам, без чьей-либо помощи, без влияний со стороны. Поразительно одухотворенны изображения простых вещей. Такая новизна даже со стороны ее формальных качеств никак не импонировала Ван Гогу с его чуткостью к «настоящему» искреннему, серьезному. «Я хотел увидеть другое освещение и полагал, что, созерцая природу под более ярким небом, мы скорее научимся чувствовать и писать так, как японцы».
В действительности он далеко не был счастлив в Париже. Возможно, рана была не смертельна — и врачи и Тео надеялись на выздоровление, но художник, когда ему об этом сказали, ответил: «Тоска не пройдет». Винсент это чувствовал. Эти упреки не только оскорбили Винсента, но разочаровали его в отце.
Он очень ценил английское искусство — и литературу и живопись. Бывают рисовальщики, с легкостью удерживающие в памяти сложные природные структуры, способные «наизусть» правильно нарисовать человеческую фигуру или фигуру животного в любом ракурсе. Небо облачно, воздух серебрист и насыщен влагой.
Тут он проработал четыре года, потом был переведен в лондонский филиал, затем в Париж, потом опять в Лондон. крестьяне, — знаменуют новую качественную ступень в живописи Ван Гога. Общий характер, тип, склад личности портретируемого выражен сжато и утрированно.
Холст, масло.
Недаром образ сеятеля снова и снова появляется в картинах Ван Гога — с начала и до конца. Над пламенеющим пурпуром виноградников, над золотом безбрежных хлебов, над лиловым распаханным полем у него плавает космический шар, «ярко-бледно-желтый», в красноватых ореолах, огромный, — таким огромным он, наверно, видится с другой планеты, более близкой к Солнцу, чем Земля, — но Ван Гог видел его таким на земле. В общей сложности Винсент пробыл служащим фирмы Гупиль шесть лет.
Гоген же, уверенный в своем превосходстве и правоте, склонен был судить свысока и властно. Это фигура крестьянина идущего широким шагом по полю и бросающего зерно во взрыхленную почву (композиция, близкая к «Сеятелю» Милле), но вместе с тем это и образ Великого Сеятеля — природы, вечного источника жизни. О приверженности Ван Гога к демократическому реализму, конечно, знали, но почему-то относили ее за счет незрелости раннего, голландского периода, словно забывая, что он не отрекался от этой приверженности никогда. Один из ее представителей, Губерт Херкомер, вызывал восхищение Ван Гога и своими высказываниями об искусстве: его слова «искусство делается для тебя, народ» Ван Гог принял как формулу собственных убеждений. В нем видели сначала символиста, потом предтечу фовизма, предтечу экспрессионизма. По-прежнему он жил на скудные средства Тео модели и краски (которые Винсент при своей любви к пастозной фактуре изводил в огромном количестве) стоили дорого, на пищу и лечение не оставалось почти ничего.
Ван Гог сделал пять вариантов этой картины — видимо, очень ею дорожил. Изображение пятерых усталых людей, которые при тусклом свете керосиновой лампы едят свой скудный ужин «теми же руками, которыми они копали землю» исполнено своеобразного величия: хочется назвать эту сцену не ужином, а трапезой. С кистью в руках, так же как и без кисти, он не мог помышлять только о себе, Винсенте Ван Гоге, — он помышлял о том существе или предмете, с которым встречался: ему было слишком дорого и значительно то, что вне его личности, хотя вместе с тем он не мог да и не хотел утаить собственную личность, заставить ее «умереть в предмете», раствориться в нем. Только живопись иногда спасала его от тяжёлых депрессий и истерик, но постоянные галлюцинации и душевные расстройства отражались и в его картинах. Несколько слов о Гогене.
Условия их жизни были хуже, чем можно было себе вообразить. Из госпиталя он выходит в январе 1889 года, однако болезнь все еще дает себя знать. Неужели надолго, навсегда, навеки. ».
А между тем они рождались именно здесь именно этим кусочком местности вдохновлены, в нем «прочитаны» и мало того — он почти документально в них воспроизведен. Вспоминается фраза, которой художник обмолвился несколькими месяцами позже: «Я, как видите, стараюсь сохранить хорошее настроение, но моя жизнь подточена в самом корне и бреду я неверными шагами». Несколько раз он писал портреты Рулена, характер внешности которого образно определял как «маску сатира с головой Сократа». «На мой взгляд, я часто, хотя и не каждый день, бываю сказочно богат — не деньгами, а тем, что нахожу в своей работе нечто такое, чему могу посвятить душу и сердце, что вдохновляет меня и придает смысл моей жизни Человек, найдя свое призвание, обретает, по-моему, такое великое благо, что я не могу числить себя среди несчастных».
Насильственно оборванная любовь к Кее Фосс оставила незаживающую рапу. А фигуры. Особенно «детскими» выглядят рисунки первой тетради — детскими не только по мотивам, но и по манере. Он означал крушение надежд на «южное сообщество», означал ненужность заботливого устройства «Дома художника», означал неспособность Винсента жить и работать вместе с себе подобными. Он решительно отвергал легкую жизнь, хотел бремени, хотел креста, был готов к лишениям.
Следовательно, для начала я пишу его со всей точностью, на какую способен. Он и сам был чрезвычайно религиозен. Лев Толстой говорил там, что между классами современного общества — зияющая пропасть жизнь господская, с науками искусствами, «влюбленьями», как бы вовсе не существует для крестьян, а господам жизнь крестьян, с ее трудами и со всеми ее интересами, представляется удручающе однообразной и темной. Вот как характеризует графическую манеру Ван Гога известный исследователь Дж.
Он скончался на руках своего брата Тео, который очень его любил. Иной раз кажется, что его оливы корчатся в судорогах, в «муках материи». Первый план с кустами ежевики и подлеском очень низок. Казалось бы — свойство, которое должно цениться церковью. Похоже, что Ван Гог остался очень доволен своей работой.
Зато картины теперь исполнены высокого мастерства и Ван Гог это знает. Только в некоторых произведениях, сделанных на особенном нервном подъеме, снова появлялся густой, напряженный цвет, теперь преимущественно синий — ночной синий, как в «Звездной ночи».
Отец был тогда великим авторитетом для молодого Ван Гога. «Ночное кафе» изображает зал ресторана ночью, ярко освещенный, но почти пустой — только кое-где за столиками несколько фигур упившихся и уснувших завсегдатаев этого злачного места. Это, наверно и есть главная «метафора» живописи Ван Гога, то затаенное смысловое «четвертое измерение», которое мы чувствуем в его картинах.
Другого, беспомощного старика, поселил на зиму у себя, делил с ним пищу и кров. В портретах Ван Гога нет «психологизма» в привычном понимании этого слова. Вот это простое соображение как-то ускользало от Винсента и он был огорчен и втайне обижен отказом Тео приехать к нему. В Боринаже ему мучительно не хватало общения с живописью, ставшего его второй натурой.
Что же художник изменял. Хотя он и говорит, что самые лучшие картины пишутся по памяти (об этом он прочел у Делакруа и поверил ему), сам он всегда, за очень редкими исключениями, писал прямо с натуры. Его паству составляли люди, до предела изнуренные истощенные изглоданные злокачественной лихорадкой. Голландия светила отраженным светом. Работа школьного учителя скоро навела его на мысль об учительстве более возвышенном — о миссии религиозного проповедника. И тогда спрашиваешь себя: «Доколе же, Господи. Оба прислали ему свои автопортреты с посвящением.
Зима — это снег с черными силуэтами. Воспроизводя композиции Милле, он заменял светотеневую моделировку отношениями чистых цветов — голубого, синего, золотистого, оранжевого, бледнофиолетового направлением мазков передавал структуру объемов главное же — он стремился органически объединить фигуры с пейзажем в одно живое живописное Целое, преодолеть «фоновость». К тому же из-за Кеи он поссорился очень серьезно со своим отцом. Только концентрические ореолы вокруг ламп, видные и в черно-белой репродукции, поддерживают Почти одновременно с «Кафе» — осенью 1888 года — Ван Гог писал «Спальню» и «Подсолнухи». Он жил в Арле замкнуто. И его желание «нести свет во тьму» вспыхнуло с новой силой: на этот раз оно имело определенный адрес, обратившись на тех, «кто работает во тьме, в черных недрах земли».
Все шло к тому, что Ван Гог мог бы стать преуспевающим торговцем, но. Позади – лиловые холмы, зелено-розовое небо с луной».
Но дело не только в колорите. Моделью искусства, которое могло бы найти к ним доступ, ему мыслились старинные гравюры, лубки, которые он хотел поднять до высот художественности, видя пример тому в японских гравюрах. Однако у Гогена был не только большой талант и новые художественные идеи (о его «синтетизме» уже говорилось выше), но еще и властная, волевая натура.
Ван Гог все это понимал. Тут выражена пластически сама идея заброшенности, одиночества. Его прилежания в богословских науках хватило всего на год. Это не значит, что он избегал советов опытных художников напротив искал их и дорожил ими. Нужна была исключительная сила духа, чтобы не опустить руки, не сдаться, — и он не сдавался, хотя ему это дорого обошлось.
Его органически отталкивало все связанное с «высшим обществом», с гостиными, нарядными дамами изысканными манерами, «лакированными ботинками» и так же органически притягивали все атрибуты жизни низших классов, «людей в деревянных башмаках». Винсент принялся за нее с восторгом и с некоторым страхом. Но тут уже вмешалась его семья и мысли о браке были попросту развеяны. Тут он никого не знал. Он написал его в светлой, голубовато-пепельной гамме, ворот коричневого халата с голубыми отворотами распахнут, обритая голова высоко поднята, лицо бледно, как воск, но выражает неколебимую волю, веру и вдохновение косой разрез глаз придает облику нечто восточное, «японское».
В Париже он не мог наблюдать и писать крестьян, а профессиональные натурщики были ему и недоступны по цене и гораздо менее интересны. «Я не могу смотреть на нее без волнения: большое и сильное чувство охватывает человека, когда он сидит рядом с любимой женщиной, а подле них в колыбели лежит ребенок». Ван Гог собирал коллекцию эстампов, посвященных народной жизни, выписывал английский журнал «Грэфик». Школа, где работал Ван Гог, была достаточно унылым местом. Косная академическая система оставалась все такой же, как и десятки лет назад.
Состояние духа материализуется в «почерке», в фактуре, в линиях. «Здесь, в Гааге, отчасти из-за того, что я взял к себе в дом женщину с детьми, многие считают неприличным общаться со мной». В одном из писем брату Тео он описал ее следующим образом: «Деревья огромны и могучи. Нет перенапряженности и резкости.
Гоген и Эмиль Бернар — первые, кого он наметил для этой цели: это были его друзья их искания он ощущал как близкие своим собственным и, кроме того, обоим жилось очень нелегко и Ван Гог с его почти женской нежной участливостью к чужим страданиям рвался облегчить их участь. Был и другой импульс: ностальгическая тоска по искусству. Но полотно после этого еще не закопчено. Правда, графику Домье он знал не полностью, а с его живописью и вовсе не был знаком.
«Им свойственны инстинктивное недоверие и застарелая глубокая ненависть к каждому, кто пробует смотреть на них свысока. Заниматься чем-либо, не вкладывая душу, слегка, кое-как, он никогда не мог. Но еще гораздо раньше, когда он только начинал свою жизнь в искусстве и не был настоящим «хозяином своего карандаша», он именно так воспринимал и чувствовал видимое.
Он горячо заступался за Мейсонье, о котором Орье мимоходом отозвался очень нелестно и подчеркивал, что не видит смысла в «настойчивом делении на секты», в противопоставлении импрессионизма предшествующему искусству. Так случилось, когда Мауве потребовал, чтобы Винсент как можно больше рисовал с гипсов. Но Тео был куда более осторожен, благоразумен и практичен, чем одержимый Винсент. В это тяжелое время созданы знаменитый вангоговский "Человек с трубкой" (1889) и "Автопортрет с отрезанным ухом" (1889, два варианта), а также "Стул с табачной трубкой" (1888 – 1889) – изображение желтого стула, на котором сидел ван Гог, при дневном освещении и "Кресло Гогена при ночном освещении" – грустное воспоминание о времени совместной работы и разлуке. Его насильственно госпитализировали, опечатали его любимый «Дом художника» картины, оставшиеся в доме испортились от сырости, так как дом не топили, а во время наводнения туда проникала вода.
73x91 Пейзаж Ван Гога (1853-1890) поражает силой эмоционального напряжения, ощущением присутствия при возникновении мироздания. Кто, подобно Ван Гогу, находил, что «самое художественное — это любить людей». «Писание оказалось настоящей мукой. В Нюэнене он написал натюрморт с раскрытой книгой — старой отцовской Библией. Нет уверенности, что потом произойдет обратное превращение энергии живописи в энергию жизни через восприятие искусства другими людьми: ведь «работа не окупается», людям искусство не очень нужно.
В сущности, ему вовсе не хотелось «умереть для себя», да и кому это хочется в двадцать два года. Сёра был фанатиком этой суховатой идеи, но был и очень талантливым художником. Ван Гог же природу уподоблял людям.
Ван Гога переполняли и требовали выхода острейшие зрительные впечатления. Клоду Моне нравилась утонченность вкуса японцев и их умение вызвать представление о целом посредством фрагмента. И все это под личиной японской веселости и тартареновского добродушия». Ему нравилось чуть ли не всё: и старые мастера и современные. Должно быть, собранные вместе, они составляли изумительный ансамбль теперь его, к сожалению, не существует: семья «Подсолнечников» разъединена и разбросана по свету — в Лондоне, в Мюнхене, в Филадельфии. Эта размолвка была причиной переезда Винсента в Гаагу.
8 апреля 2005 года Дурхам был приговорен к 4, 5 годам тюрьмы, а Бислейн к 4 годам. А под деревьями виднелись сборщицы плодов, такие же розовые, как небо». Ван Гог изображал ее почти так же часто, как Сезан — гору Сен-Виктуар в Эксе. Иногда это взгляд исполненный сострадания иногда — собранной решимости иногда — взор обороняющегося, загнанного и угрюмого существа, «человека, который никогда не смеется», порой — одержимого, порой — одичавшего. Медики пытались задним числом проникнуть в тайну его странного заболевания.
И отрешенный вид мадам Жину и ее поза подчеркивают это волнение. На ее «нет, нет, никогда» он смотрел как на кусок льда, который можно растопить, прижав к груди. Им также было предписано выплатить 350 тыс. Склонное к аналогиям воображение Ван Гога фиксировало в портретах некие сходства, часто с животными: у зуава он находит «лоб быка и глаза тигра», в портрете доктора Рея есть нечто кошачье, у «едоков картофеля» — обезьяноподобное.
Рассказами Гогена о мореплавании и моряках была отчасти навеяна знаменитая «Колыбельная» Ван Гога — портрет жены почтальона Рулена, спокойной и грузной пожилой женщины с добрым лицом, рыжеволосой, в темно-зеленой кофте и светло-зеленой юбке, на темно-зеленом фоне с розоватыми цветами, сидящей над колыбелью. Как ни сложна диалектика содержания и формы в искусстве, большое заблуждение думать, что в искусстве «как» важнее, чем «что». Художнику они говорили, что он «не должен заводить близкие отношения с людьми не его круга», а своим прихожанам — чтобы они не смели ему позировать.
Несмотря на все разочарования, горести и ежедневные «petite misere de la vie humain» (мелкие невзгоды человеческой жизни), Ван Гог жил такой интенсивной духовной жизнью, так много радости давал ему сам процесс художественных поисков и открытий, что он не соглашался быть и слыть несчастным. Уличные представления, рынки, харчевни, водоносы, полевые работы, работы на постройке. Только одно, кажется, выходит за пределы естественного: на небе два светила (но и так ведь бывает по вечерам, когда солнце еще не зашло, а месяц уже светит). Долина Ла-Кро, Рыбачьи лодки в Сент-Мари), то в зловещих образах страшного мира, где человек подавлен одиночеством и беспомощностью (Ночное кафе). Динамика цвета и длинных извилистых мазков наполняла одухотворённой жизнью и движением (Красные виноградники в Арле, Спальня ван Гога в Арле). Он штурмовал крепость искусства, еще недавно казавшуюся неприступной, чувствовал, что она поддается, поверил в себя, верил и в силу своей любви.
Все шло хорошо, но между художниками произошла размолвка. «Подсолнухи» не раз копировали (подделывали), зачастую преуспевая в техническом отношении, но никогда – в «личностном». Могут возразить: тысячи художников писали, например, «Благовещение» и «Тайную вечерю», а различает их то, как они писали тысячи писали натюрморты с яблоками, но каждый писал яблоко по-своему. «Я нахожу это нездоровым, — пишет он Бернару. — Лично я люблю все настоящее, все подлинно возможное». Он начинал думать, что ныне «художник — нечто вроде часового на забытом посту».
«Мне хочется писать так, чтобы все было ясно видно каждому, кто не лишен глаз». хотелось, чтобы картины были воссозданы в объеме и плавно перетекли в реальную жизнь. «Я всегда испытывал и буду испытывать потребность любить какое-нибудь существо преимущественно — сам не знаю почему — существо несчастное, покинутое и одинокое». Теперь хорошие гипсовые слепки с античных скульптур его очень интересовали — он был «поражен познаниями древних и верностью их восприятия». Если в нем и нет той «печати вечности», которую Ван Гог жадно искал в образах своих современников, то есть много художественного обаяния.
Продолжалось это недолго. Но было сделано все возможное, чтобы ему помешать. Кроме верного Тео да еще молодого Раппарда, брюссельского друга Винсента, один Мауве «стал на его сторону» и благодарности Винсента не было границ. «Когда я выйду отсюда, — писал он еще из больницы, — я вновь побреду своей дорогой вскоре начнется весна и я опять примусь за цветущие сады». Когда он говорит, что хочет сообщить лицам человеческим «что-то от вечности, символом которой был некогда нимб», это не нужно понимать так, будто он хотел писать каких-то неземных ангелов или святых.
Это было не поверхностное увлечение. Он был раним, впечатлителен, сверхчуток. Гоген уходит ночевать в гостиницу. Я дошел почти до того же состояния, что безумный Гуго ван дер Гус в картине Эмиля Вотерса. Занятие продавца картин до поры до времени не казалось ему ни унизительным, ни скучным: он находил его «замечательным делом» и радовался, узнав, что и Тео взялся за него. прекрасны, как египетский обелиск». В арльских портретах появляется нота горькой резкости — например, когда он пишет портрет зуава «с крошечной мордочкой, лбом быка и глазами тигра» в жестких контрастах красного и зеленого.
Безмолвные лачуги углекопов, высокие трубы и горы угля у входа в шахты искривленные деревья, закопченные до черноты, черные, как трубочисты, люди, бредущие вечерами домой по снежной равнине, черные колючие изгороди на снежном фоне (они напомнили ему черный шрифт на белой бумаге — как страница Евангелия)— вот что увидел он там и там он впервые родился для искусства — художник ярчайших в мире красок. Тут и Ван Гог познакомился с папашей Танги и подружился с ним. Раньше он мог думать, что его собственная отверженность, «неокупаемость» его работы является лишь результатом личных неудач и невзгод, в конечном счете преодолимых. Густой зеленый цвет кажется глубоким и мечтательным в портрете госпожи Рулен («Колыбельная»), в портрете зуава выглядит жестким и резким. Шахтер, «человек из бездны», член большого рабочего коллектива, способен к организованному протесту и мятежу.
Осень — это контраст желтой листвы с фиолетовыми тонами. А в другом письме — к сестре: «Надеюсь, что позже, когда я смогу найти подходящие модели для своих фигур, я еще докажу, что способен на кое-что получше, чем зеленые пейзажи и цветы». Эта аналогия с пламенем развернута в полотне «Звездная ночь» — одном из редких, написанных не прямо с натуры (хотя раньше, в Арле, он писал звездное небо по ночам, прикрепляя газовые рожки-светильники к полям своей шляпы). Личность художника жаждет раздвинуть свои границы через нечто «другое», находящееся вне его «я», но ему созвучное.
Бернар сам тоже был бунтарем и позволял себе вызывающие проказы — например. Его последние слова были: «Как я хочу домой. » В последующие годы картины Ван Гога показывались в Голландии, в Англии, в США. «Существует старое общество, которое, на мой взгляд, погибнет по своей вине и есть новое, которое уже родилось, растет и будет развиваться».
Отказ Кее он объяснял себе тем, что она «пребывает в состоянии покорности судьбе», «иезуитство пасторов и ханжествующих дам действует на нее гораздо сильнее, чем на меня, которого оно больше не обманет, так как я увидел его изнанку: она же верит во все это и не вынесет, если все ее мировоззрение, основанное на идее греха, боге и самоотречении, окажется лишенным смысла». Молодой Ван Гог чувствует себя призванным к самоотверженному служению людям, хотя еще не знает — как, каким способом. Клоду Моне, Ренуару, Сислею, Берте Моризо было далеко за сорок лет, Дега — больше пятидесяти, Писсарро — почти шестьдесят они успели создать свои лучшие вещи, свою импрессионистскую «классику», тем не менее официальная критика их все еще третировала свысока и они все еще ходили в отверженных. Надо заметить, что и символику цвета Ван Гог понимал иначе. Мост через канал Ван Гог изобразил скрупулезно точно, со всеми его балками и подвесными цепями (вспомним, как старательно изображал Винсент в свое время устройство ткацкого станка).
Это произведения иного, контрастного звучания по отношению к «Кафе». Красные виноградники в Арле.
Для усмирения были мобилизованы жандармы и даже армейские части. Иными словами, Ван Гог обрел свой стиль — верное зеркало внутреннего мира художника. 1888.
Папаша Танги стал широко показывать вещи Ван Гога в своем магазине. «Арльские дамы» – произведение неоднозначное, весьма сложное.
Выставка произвела на меня другой эффект. Будущность семьи брата его тревожила — ему казалось, что воздух Парижа отравлен и ребенок не вырастет здоровым. В 1877 году Ван Гог стал снова жить в Голландии и все больше находил утешение в религии. Напомню, что еще в 1882 году Ван Гог говорил: «Я чувствую экспрессию и, так сказать, душу во всей природе», — уже тогда он ощущал в природе тот же драматизм и напряженность борьбы за жизнь, что и в человеческом существе.
«Я быстро превращаюсь в старикашку — сморщенного, бородатого, беззубого» — и это в 34 года. «До нее никому не было дела, в ней никто не нуждался, она была одинока и заброшена, как старая тряпка я подобрал ее, отдал ей всю любовь, нежность, заботу, на которые был способен она почувствовала это и ожила или, вернее, оживает». Он переживал в то время огромный подъем духа. Ван Гог всегда любил представлять себе, где, в каком помещении будут висеть картины. «Наши дискуссии, — писал Винсент брату, — наэлектризованы до предела и после них мы иногда чувствуем себя такими же опустошенными, как разряженная электрическая батарея». Но вышло не так. Гоген еле унес ноги, чудом оставшись в живых. 1888-1889.
Реальная Христина оказалась слишком мало похожей на скорбно-поэтический образ «dolorosa» (скорбящая), какой он себе вообразил. Рисует четко, ярко в стиле импрессионизма и постимпрессионизма. Их творчество мастер особенно ценил. Сам он мыслил будущее как продолжение этой традиции в новом качестве. Ван Гог много пил и имел очень взрывной характер. У Ван Гога — нервная, вибрирующая фактурность, волнистость и узловатость контуров, наполняющие картину особой патетической напряженностью.
Это вызвало подозрение у начальства церкви и его деятельность была запрещена. Искусство его постепенно опустошает. «Хорошо зимой утопать в глубоком снегу, осенью — в желтых листьях, летом — в спелой ржи, весной — в траве хорошо всегда быть с косцами и крестьянскими девушками — летом под необъятным небом, зимой у закопченного очага хорошо чувствовать, что так было и будет всегда». Новые живописные веяния доходили сюда с запозданием и в умеренном, компромиссном варианте. Все закручивается наподобие раковины.
Ван Гог в это время сознательно стремился к тому, что он называл «простой техникой», находя прообраз ее в «народных картинках» — лубках, старинных календарях и, конечно, в японских гравюрах. Ван Гог, думая об искусстве для народа и о народе, представлял себе крестьян Нюэнена, угольщиков Боринажа, людей в деревянных башмаках, людей, «ничего не знающих об искусстве». Это делал только Ван Гог — Икар живописи. У импрессионистов их мазки-«запятые» — скользящие, порхающие: они призваны передать вибрацию воздушной среды, эффекты света, цветных рефлексов. Оливы были для него неисчерпаемым источником сюжетов. Общая композиция почти не изменена, кроме незначительных частностей.
Пейзаж воспринимается как созданный непосредственной и наивной детской рукой: и нелепая повозка и «карточные», хрупкие белые домики с яркими карминными крышами и высокая линия горизонта и густой дым идущий из трубы игрушечного паровозика, – кажется, что весь этот мир, словно заново увиденный художником, сотворен на глазах зрителя. Но нежная белизна повязки, голубизна глаз, довольно мягкая моделировка лица, спокойствие в складе губ вносят иную ноту. Интенсивность и сияние желтого доведены в «Подсолнечниках» до предела. «Уверяю Вас, роль, которую играл или буду играть я, всегда останется второстепенной». Начал с мыслью: «Поскорее бы только большая и напряженная работа, без которой не сделаться служителем евангелия, осталась наконец позади. » Он очень старался.
91, 4x73, 7 Ван Гог (1853-1890) принадлежал и к голландскому и к французскому искусству, его причисляют к постимпрессионистам и в то же время он остается ни на кого не похожим художником. Рисовать увлеченно и по-своему он начал гораздо позже, собственно уже взрослым. Он бывал у Лотрека, познакомился с Сёра, Синьяком, Гогеном.
Один за другим произошли три взрыва на шахтах со множеством человеческих жертв. Жнец не страшен ибо «человечество — это хлеб, который предстоит сжать».
Горько жалел, что никогда не изучал медицину. Очень «по-гогеновски» написана «Арлезианка», одетая в черное, на желтом фоне, задумавшаяся над книгой. Повсюду нас встречает пристальный, мучительно напряженный взгляд из-под сдвинутых бровей. он тоже писал — свой и Гогена, — но это было позже, в Арле. Над всем царит высокий, почти черный кипарис. Сохранился документ — решение синодального комитета.
«Папаша Писсарро» посвятил Ван Гога в секреты импрессионистской и пуантилистской техники, сам же был поражен «Едоками картофеля». А ведь для него самого это всегда оставалось едва ли не самым главным. Духовный авторитет отца был так же развенчан в его глазах, как авторитет церкви. В конце февраля горожане ходатайствуют о помещении ван Гога снова в больницу. euro компенсации за причиненный ущерб.
Но что-то и изменилось, выросло, углубилось по сравнению с прежним. Что же касается свободного времени в течение недели — у Винсента его не оставалось. Летний зной и поля спелой пшеницы Ван Гог писал по-прежнему много и часто вводил фигуру жнеца. Так у него сразу появилась семья из четырех человек.
Писал также портреты его жены и сыновей. С этими людьми он хотел быть, для них трудиться, зажечь им духовный свет. Уже ранние письма, относящиеся к годам работы у Гупиля, рисуют юношу далеко не обычного склада. Голодное, почти нищенское существование, полное одиночества и презрения окружающих, обернулось уже всемирным ажиотажем и интересом в 20 веке. Вот таким образом он не был ни слишком удивлен, ни расстроен, когда в 1876 году ему отказали от места. «Тогда был 48-й год, а теперь 84-й тогда была баррикада из камней мостовой, теперь она сложена не из камней, но во всем, что касается непримиримости старого и нового, она все равно остается баррикадой». Семья была у низ большая: 2 сына и три дочери.
Художник точно вселяет в предметный мир свой мятущийся дух. И, наконец, Альбер Орье, молодой литератор-символист, написал статью о Ван Гоге, помещенную в январе 1890 года в журнале «Меркюр де Франс». Вот сад арльской больницы: на картине те же, что и на фотографии, аркады, клумбы, фонтан посередине. Вероятно, таким путем я научусь делать и портреты, но, конечно, при условии, что буду работать напряженно — «ни одного дня без линии», как сказал Гаварни». Он придерживался академических приемов обучения, хотя без излишнего педантизма. Мы помним, что он мечтал об этом и раньше, в Нюэнене.
Ряды ветел напоминают мне тогда процессию стариков из богадельни. Больше всего внутренняя напряженность Ван Гога ощутима в полотне изображающем «Дом художника» снаружи: заурядный домик на углу улицы, рядом с рестораном и железнодорожным мостом поодаль. Ван Гог любил сталкивать не только контрастирующие цвета, но и контрастирующие настроения. Нет, сама «грубая», грешная, земная суть мужчин и женщин казалась ему достойной нимба.
Снова один, вернувший себе «постылую свободу», он бродил по степным дорогам — просторы, осенние затяжные дожди, туманное мглистое небо и его отражение в лужах, заболоченные луга, пустоши, редкие хижины, где в сумерках слабо светит красный огонь очага. Ван Гогу редко приходилось слышать и такие похвалы.
Но и расхождение отца и сына зашифровано в этой картине: возле Библии лежит небольшая потрепанная книжка, на обложке можно разобрать ее заглавие: Э. Золя «Радость жизни». Вместо любви он теперь довольствуется, по его словам, «нелепыми и не очень благовидными любовными похождениями». Ван Гог писал его, как всегда, с натуры, работая без передышки три ночи подряд и это единственное полотно, которое сам он считал равнозначным «Едокам картофеля», хотя и противоположным по настроению и смыслу. Видел молодых женщин, казавшихся старухами. После этого Мауве прекратил заниматься с Ван Гогом и наотрез отказался даже смотреть его работы, сказав на прощание: «У вас вероломный характер». А Ван Гог.
Спустя пол года умер и Тео. Сознание неоплатного долга перед братом, горестная мысль: «работа не окупается» — денно и нощно сверлила Винсента впоследствии она выросла до степени кошмара и сыграла не последнюю роль в его трагической гибели. Там он получил место проповедника. Ван Гог сознательно старался не приблизительно, а точно и детально нарисовать станок-западню, однако так, Сам процесс работы над «Едоками картофеля» обернулся своеобразным актом социальной борьбы, хотя это странно звучит по отношению к такому мирному и сосредоточенному делу, как писание картины.
В решающие моменты жизни у него появлялось несокрушимое упорство. Ван Гог по натуре не был пессимистом. Они вплетены живописцем в вечный круговорот природы. То, что Ван Гог воспринимал как самую большую трагедию: обособленность искусства от «подлинной жизни», разрыв между художником и народом, для них уже было чем-то само собой разумеющимся: они приняли свою обособленность, свою «элитарность» не без горделивого чувства, как знак духовного аристократизма.
Глядя на встречных землекопов, дровосеков, ткачей, он думал: когда-нибудь я «сумею так нарисовать эти еще неизвестные или почти неизвестные типы, чтобы все познакомились с ними». В простых этюдах с натуры, в простых мирных видах Нюэнена чувствуется эта тревожная пульсация: художник приобщает их к своему неукротимому душевному миру. «Ночное кафе» действует именно цветом, ничем другим. С другой стороны, он ненавидит Энгра, Рафаэля, Дега — всех тех, кем я восхищаюсь». Он не унывал и находил утешение в рисовании.
Он хотел сделать их только радостными, выразить через них благодарный привет тем, кто будет в этой комнате жить, но в них прорывается нечто яростно-возбужденное: не только цветы солнца — цветы испепеляющего огня. Необычное и загадочное, оно приоткрывает нам «ночного» Ван Гога. Работа на свирепом солнцепеке и ветре, день за днем, при почти полном одиночестве среди чуждых ему людей, при полном и сознательном отказе от так называемого «личного счастья» неустроенный быт, плохое питание, подточенное здоровье, — он не выдержал бы такой жизни, если бы не эта мечта, если бы не надежда, что его одиночество временное. Трофима, приведенная выше). А главное — Ван Гог попытался соединить в одной картине впечатления Арля и воспоминания об Эттене, где он родился и рос (эти воспоминания посещали его все чаще и настойчивей).
Между тем «Едоки картофеля» написаны в суровой, темной гамме, а «Кафе» — в богатой гамме чистых и нежных красок: вот живое доказательство того, что секрет воздействия цвета не так прост, как иногда кажется неискушенным. В один из дней друзья уговорили женщину позировать им в костюме арлезианки. Сначала Ван Гог с жаром принялся читать углекопам проповеди.
Но клетка не поддается, а птица сходит с ума от боли. Нашла эту книгу по тегу юмористическая фантастика, но где тут юмор так и не поняла. Такого рода сфантазированные композиции хорошо получались у Гогена, но Ван Гогу были несвойственны, чужды складу его дарования, он терпел неудачу при попытках создавать «абстрактные» (как он их называл) полотна.
В мае 1890 году он окончательно покинул приют для душевно больных и отправился в Париж к своему брату Тео и его жене, которая только родила мальчика, которого назвали Винсентом в честь его дяди. В роду Ван Гога все мужчины, так или иначе имели дело с картинами, либо служили церкви. Старательно отработаны и оттушеваны планы, проложены тени, соблюдены пропорции. Арльские дамы (Воспоминание о саде в Эттене) – Винсент Ван Гог.
Видим лодки и море, мосты через реку, домики у подножия гор. Первые «возмутители спокойствия» импрессионисты, к тому времени уже пережили пору своей героической весны: как раз в 1886 году состоялась их восьмая по счету и последняя совместная выставка. Отца звали Теодор Ванг Гог, мать – Карнелией. Складывалось такое ощущение, как будто стоишь в центре кинотеатра и идет показ. Он жил в страшном истощающем напряжении, в приступах меланхолии, доходящей до отчаяния.
Одновременно он занимался живописью, но только в тридцать пять лет, оборвав карьеру коммерсанта, отдался живописи целиком, со всеми вытекающими отсюда последствиями, то есть необеспеченным, полуголодным существованием и выброшенностью из общества. Человек наблюдательный и прозорливый, Ван Гог видел, что интересы искусства интересы художников роковым образом замыкаются на самом искусстве, не находя выхода вовне как теперь сказали бы искусству недостает «обратной связи» с широким миром, оно вынуждено обособляться в изолированный замкнутый мирок, своего рода монастырь. произвольно комбинируя элементы, взятые из натуры.
«Как ни печально сознавать, что ты стоишь вне реальной жизни — в том смысле, что лучше создавать в живой плоти, чем в красках и гипсе мы все-таки чувствуем, что живем, когда вспоминаем, что у нас есть друзья, стоящие, как и мы, вне реальной жизни». Была зима, когда он впервые прибыл в мрачное шахтерское селение Боринаж, где сразу ему почудилось «что-то жуткое и мертвенное». Он хотел спасти эту бедную женщину и даже думал жениться на ней. Крестьяне относились к нему хорошо и позировали охотно, — разумеется, за плату.
Это так но не нужно смешивать предмет изображения с предметом любви, — то, что художник истинно любит, определяет собой его «как», его подход к любому предмету. Характером энергичных штрихов он напоминает резцовую гравюру по металлу. С каким восторгом описывал он увиденную им сцену разгрузки угольной баржи вечером, после дождя, восклицая: «Сущий Хокусай. » Он сделал ряд копий с японских гравюр, передавая их в масле, довольно точно придерживаясь образца, только его краски были более яркими и насыщенными по сравнению с мягкой, приглушенной гаммой японцев. Он не без оснований считал рисунок «становым хребтом живописи».
Влюбленный в цвет, он целых два года не прикасался к кистям и краскам — только рисовал. «Гиперболический натурализм» Ван Гога или то, что он сам называл своим «грубым реализмом», в портретах проявляется еще больше, чем в пейзажах. Художественный рынок наводнялся многочисленными подделками под Ван Гога. В других композициях (по мотиву Милле) жнец дан крупным планом: он шагает нагнувшись, усердно срезая серпом под корень спелые колосья.
Фигуры работающих даны силуэтно, на фоне неба: это их укрупняет, монументализирует. Он и это принял стоически, продолжал работать. Искал заказов на вывески для магазинов и ресторанов. Именно в ней он и прожил всю свою оставшуюся жизнь. Оно доставляло ему, по его словам, «много радостей», — конечно, радостей общения с живописью. Не только обстановка спальни аскетически проста, но и написано это полотно с крайней, почти «детской» (а вместе с тем такой изысканной) простотой.
Вопрос только в том, стоят ли они дорогой цены жизни, за них заплаченной. Лежащие вокруг поля, которые начинаются там, где кончается трава кладбища, образуют за невысокой оградой бесконечную линию горизонта, похожего на горизонт моря. Папаша Танги был весьма примечательной личностью.
«Подсолнухи» Ван Гога имеют такое же значение в его творчестве, как «Джоконда» для Леонардо, «Сикстинская Мадонна» для Рафаэля, «Черный квадрат» для Малевича. Несмотря на все «наэлектризованные» споры, Винсент был рад, что живет и работает с Гогеном и его преклонение перед Гогеном не уменьшалось: ни одного намека на недовольство, ни тени осуждения не проскальзывает в его письмах напротив, он то и дело повторяет: «Он очень, очень интересный человек», «Гоген — удивительный человек» и так далее. Она сама подсказывала ему те или иные уподобления. Этот эпизод биографии Ван Гога не очень ясен.
Однако Винсент не потерял надежды. Он берется за дело, трудится, преодолевает препятствия».
Ван Гог, создавая радостные картины, собирал жатву с ранее посеянного. Он сочувственно цитирует Ренана: «Чтобы жить и трудиться для человечества, надо умереть для себя», — не догадываясь, каким горьким пророчеством это для него обернется. Ему предложили место помощника учителя (без жалования — за стол и жилье) в английской частной школе. «Вдали от родины я тоскую о ней именно потому, что она — страна картин». В музее часто проводятся выставки картин. По косвенным данным можно предположить, что причиной было несогласие отца Винсента на брак сына с католичкой (Урсула, француженка по происхождению, принадлежала к католической церкви).
Но и в расцвете таланта он в этом отношении не чувствовал себя вполне уверенно и опасался, не сверяясь с натурой, «наврать», то есть допустить случайные деформации идущие не от внутреннего чувства, а просто от ошибок памяти. Для начала он раздобыл пособие «Упражнения углем» и прилежно копировал образцы, по учебным рисункам изучал анатомию. Яркий цвет и красная тень на зонтике связаны с ослепительным светом Прованса.
Покидая Боринаж, он верил, что со временем, «став хозяином своего карандаша, акварели, офорта», вернется туда, в край шахтеров и ткачей, чтобы стать его художником. Основная часть их — пейзажи. Ту же мысль он с большой деликатностью и тактом выразил в письме к самому Орье.
Поистине «стиль — это человек». Светло-фиолетовые стены, большая кровать и пара стульев — «желтые, как свежее масло», голубой умывальный таз, этюды на стенах, алое одеяло. Собственно их занятия продолжались очень недолго, всего месяца два с перерывами, так что считать Ван Гога в какой-либо мере учеником Мауве нельзя.
Но в периоды ясного сознания он думал, что, быть может, человеческая жизнь так же шарообразна, как небесные тела Вселенной и что путь от рождения до смерти — только небольшой видимый отрезок жизни, представляющийся нам плоским. На автопортрете 1886 года он выглядит много старше своих тридцати трех лет. Подобные некрасивости или даже «уродливости», как уже замечалось, никак не означали для Ван Гога чего-то отрицательного: он их усиливал, восхищаясь ими, улавливая в них работу «духа жизни». Он же запальчиво возражал: «Я был бы в отчаянии, если бы мои фигуры были правильными я нахожу великолепными фигуры Микеланджело, хотя ноги у них, несомненно, чересчур длинны, а бедра и зад чересчур широки Милле и Лермит являются для меня подлинными художниками по той причине, что они пишут вещи не такими, как они выглядят, если сухо и аналитически копировать их, а так, как они, Милле, Лермит, Микеланджело, чувствуют их». За свою жизнь Ван Гог продал лишь одну картину ("Красные виноградники в Арле"), а ровно через сто лет на аукционе Кристи в Нью-Йорке его "Портрет доктора Гаше" был куплен за 82, 5 миллиона долларов (рекорд среди живописных произведений)" ( Птица в клетке отлично понимает весной, что происходит нечто такое, для чего она нужна – она отлично чувствует, что надо что-то делать, но не может этого сделать и не представляет себе, что же именно надо делать.
Она была человеком того же склада, что они, только на другом социальном уровне. Полотно написано не с натуры, а по воображению. Они считали его ненормальным лунатиком. Для этого он «брал свое там, где его находил».
И все же это бессмысленное паломничество чем-то его окрылило. Видимо, время коллективных художественных движений, движений «большим потоком», прошло: наступало время распадения на множество ручьев, время одиночек, действовавших на свой страх и риск. В эти-то последние дни он и написал «пустые стулья» — свой желтый, грубо сколоченный стул с брошенной на сиденье трубкой и зеленое кресло с горящей свечой, на котором обычно сидел Гоген. Еще до «Едоков картофеля», в 1884 году, Ван Гог задумывал выразить четыре времени года контрастирующими цветовыми созвучиями.
Он потратил массу красноречия, чтобы убедить брата. Раньше, когда Винсент только готовился к поездке в Боринаж, вычитав в каком-то справочнике, что «бельгийский шахтер обладает счастливым характером: он привык к такому образу жизни» и наивно этому поверив, он предвкушал в своих мечтах нечто вроде евангельской идиллии: он будет «проповедовать евангелие беднякам, то есть тем, кто в нем нуждается и кому оно особенно близко, а все свободное в течение недели время посвящать учению» (он разумел — изучению богословия). Писал красками тоже не так, как другие. Почти ничего и всё.
Он прощается с живописью, говорит, что со временем, может быть, останется санитаром в больнице — «лишь бы снова начать хоть что-нибудь делать». О Ван Гоге писали романы, пьесы. Ткач, кустарь, работающий у себя в хижине один, с помощью жены и детей и сбывающий свою продукцию фабриканту за нищенскую плату, молчалив, безропотен, «похож чуть ли не на лунатика». Прежде всего — это бесспорно, рисунок большого и зрелого мастера.
Он даже предпочитал англичан французам Гаварни и Домье. Теперь он не хотел так скоро сдаваться. Хотелось какой-то замкнутости, завершенности формы.
И я хотел бы вложить в картину все свое восхищение, всю свою любовь к нему. Сначала он стал с лихорадочным воодушевлением действовать в защиту интересов своего клана. Винсент стал брать у него уроки и продолжал их, когда переехал в Гаагу и начал там новую самостоятельную жизнь (сколько раз приходилось ему начинать новую жизнь. ). Ему хотелось создать умиротворяющий образ Женщины — не женщины-любовницы, но сестры, матери, заботливой няньки, каким он живет в воспоминаниях взрослых, усталых и огрубевших людей. Мы имеем возможность сопоставить одну из «копий» Ван Гога с оригиналом.
Он восхищается Домье, Добиньи, Зиемом и великим Руссо, я же их не выношу. Ему нравилась английская графика с ее «диккенсовским» направлением — Люк Филдс, Френк Холл и другие. Гонимый растущим беспокойством, он перевелся из Амстердама в миссионерскую школу в Бельгии, вблизи Брюсселя (там срок обучения был короче), где ему приходилось часто наблюдать людей, работавших в шахтах. «Берег моря в Схевенингене» — одна из самых ранних картин Ван Гога, она написана в 1882 году летом.
Портрет Гаше — одна из лучших его работ в этом жанре: тут он написал человека, близкого ему по духу, что было не часто (почему-то Ван Гог редко решался писать своих друзей и даже, как ни странно, не сделал ни одного портрета Тео). Это наблюдение верно только отчасти и нуждается в оговорках. весенним полотном он приветствовал приход в мир нового Винсента Ван Гога). Он обходил хижины, помогал больным.
По колориту она вполне «вангоговская» и в ней есть восхитительные куски, прежде всего — полуфигуры старой и молодой женщин на первом плане. Расставшись с фирмой Гупиль, Ван Гог должен был искать новую работу — и новую профессию. Сёра хотел обогатить импрессионизм научными принципами оптики, тем самым изгнать момент импровизации, художественного произвола и превратить импрессионизм в наукообразную систему, в «точную» живопись, наподобие точных наук. Несколько лет спустя он вспоминал, как кончилась его платоническая юношеская любовь: «Я отказался от девушки и она вышла замуж за другого, а я ушел, но не мог ее забыть». Тут у него были свои заветные идеи. Все, несмотря на малый размер полотен, масштабно, грандиозно.
Не то чтобы «массы» стали высокоинтеллигентными, нет, но сказать, что они «ничего не знают об искусстве», уже нельзя — искусство доходит к ним хотя бы в своих «массовых» усередненных формах, они привыкли к нему, привыкли и к его трансформациям. списался с доктором Гаше, другом многих художников (в том числе Писсарро и Сезанна), жившим в маленьком городке Овере на севере Франции. В стране своей мечты, в Японии, он увидел бы памятник жертвам Удельный вес «средних» слоев общества возрастает, они впитывают в себя и значительную часть «низших» и значительную часть художественной интеллигенции, которая на рубеже веков чувствовала себя изолированной.
Их длинная вереница (за два года жизни в Париже Ван Гог написал 23 автопортрета) представляет звенья глубоко интимной душевной автобиографии художника, а вместе с тем они кажутся портретами не одного, а многих людей. Иногда в них звучит почти тот же молодой задор и сила убежденности, как в прежние нюэненские времена, — например, когда Ван Гог осуждает Эмиля Бернара за его стилизованное «Поклонение волхвов». Он продолжал любить отца, но любить «по-своему», сознавая, что между ними нет и не будет общего языка. Но у него были реальные основания верить, что он заставит их слушаться. «Прогулка заключенных» Московского музея изобразительных искусств написана с деревянной гравюры Густава Доре (из серии Доре «Лондон»).
События граничили с восстанием. Сохранялись (отчасти даже и теперь сохраняются) неповторимые черты ее ландшафта: сочные луга и пастбища со стадами коров, широкие и узкие каналы почти вровень с землей, подъемные мосты и мостики, пески дюн, бесчисленные ветряные мельницы, невысокие дома, шпили церквей. Чтобы завершить его, я становлюсь необузданным колористом.
Отчасти, может быть, просто тем, что у него не было цепкой зрительной памяти. На сегодняшний день похищенные картины так не были возвращены.
Нельзя не удивляться прозорливости его наблюдений и мыслей. Крутая спираль обозначает облако в небе радиально расходящиеся мазки — лучи солнца длинные горизонтальные полосы — далекую гряду холмов отрывистые вертикальные — травы бегущие по диагонали — дорогу. В самом начале экспозиции зрители могут познакомиться с ранним периодом жизни художника. Он сознавал, что в живописи не пойдет дальше посредственного уровня и не хотел терять достигнутое положение в фирме: он был теперь заведующим одного из парижских салонов «Буссо и Валадон» — наследников Гупиля.
С ним связаны его картины, посвященные тяжелой крестьянской жизни и шедевр этого периода «Едоки картофеля». — до второй мировой войны. Если бы мы не знали о болезни и трагической смерти Ван Гога, кому бы пришло в голову, что «Цветущий миндаль» и «Отдых в поле» написаны в сумасшедшем доме, а «Пейзаж в Овере после дождя» и «Портрет мадемуазель Гаше» — за месяц до самоубийства.
На этот раз воспротивились все — и родители Винсента и родители Кее и сама Кее. Мистицизм был его личным врагом — во время припадков он видел страшные галлюцинации и испытывал, по его словам, приливы «нелепых религиозных настроений». Эту «падшую женщину» по имени Христина (он называл ее Син) он нанял в натурщицы и помогал ей как мог. В 1911 году Эмиль Бернар опубликовал письма Ван Гога к нему, а в 1914 году Иоганна Ван Гог-Бонгер, вдова Тео, сделала общим достоянием письма Винсента к брату.
Воспоминания и сожаления о «допарижских» замыслах, намерения вернуться к ним и сделать что-то значительное, опираясь на Милле, Делакруа и еще и еще раз на Милле, повторяются, как лейтмотив, во всех письмах Ван Гога из Сен-Реми. Мауве он сказал: «Дорогой друг, не напоминайте мне больше о гипсах — мне нестерпимо слышать о них». На некоторых полотнах жнец — маленькая фигурка, почти затерявшаяся в клубящемся, волнующемся золоте полей на горизонте — голубая гряда гор и красные крыши домиков.
Серия катастроф завершилась бурным возмущением и массовой забастовкой: углекопы требовали от хозяев гарантии безопасности труда. Тут был молодой Сёра, выставивший в 1886 году на выставке импрессионистов большую картину «Воскресная прогулка в Гранд-Жатт», наделавшую много шума. Затем художник сделал несколько вариантов этих произведений. Мальцева). Его ближайшие планы были куда более скромны и, в конце концов, в них не было ничего невозможного: собрать небольшую дружную группу художников, вроде сообщества английских прерафаэлитов. Стиль написания становится легким и воздушным, а полотна пронизаны радостным настроением.
Ван Гог в письме осторожно назвал эти вещи «довольно забавными этюдами». Но потратить годы на обучение на богословском факультете (как советовали ему родители и родственники), на шесть лет превратиться в школяра, — к этому он не был готов. Это значит: что бы ни рисовал и ни писал Ван Гог — дерево, камень, хижины, — он ощущал свой предмет как бы живым существом, одушевленной «фигурой», заряженной динамическими силами. Многих, заключенных в одном. Ван Гог ощутил новый прилив бодрости и надежды, занимаясь японским искусством. Когда к нему пришел доктор Гаше, Ван Гог спокойно и ясно сказал, что хотел покончить с собой, но промахнулся.
В том же году он сделал два больших рисунка: один, названный им «Скорбь» изображал обнаженную женщину, опустившую голову в колени, другой — корни дерева в песчаной почве. Как определить словами эти неповторимые черты. В 1888 он перебрался в Арль.
Ван Гог вышел из затруднения с отважной простотой — выдавил краску из тюбика прямо на холст и продолговатые сгустки краски, промоделированные сверху кистью, стали стволами деревьев. Ему не терпелось сравнить свои работы с работами других. 12 декабря 2003 года в Пуэрто-Банус в Испании был арестован Октав Дурхам. Его картины мягки и лучезарны, они излучают радость.
При всем увлечении пейзажем главной страстью Ван Гога оставались композиции с фигурами. Когда он вернулся в Париж его уволили. Он романтик, а меня скорее влечет к примитиву.
Или выразить зародившуюся в мозгу мысль сиянием светлого тона на темном фоне. В 1910 году известный искусствовед Мейер-Грефе написал монографию о Ван Гоге. Документ поистине фарисейский. Ван Гог завоевал их доверие не проповедями — делами. Прожив в юности в Англии несколько лет, он свободно владел английским языком (как и французским) Диккенс был его любимым писателем наряду с Золя. Он увидел бы разрушенный Роттердам — трагедию, о которой напоминает исступленная скульптура Цадкина на площади этого города.
Ван Гог бросился на ставшего уже врагом Гогена с бритвой. Он рисовал штрихами — палочками и точками. Станок — неутомимо действующая ловушка: ткач, не пытаясь из нее вырваться, превращен в покорного призрачного пленника этого немудреного, но коварного устройства, «этой черной махины из грязного дуба со всеми этими палками». Так как он умел видеть, как художник, — а это-то и есть тот исходный дар, который в результате практики и труда преобразуется в искусство живописца. В "Красных виноградниках в Арле" (1888) захватывают торжественная красочность и богатство напряженной жизни человека и природы.
С особой силой раскрывается трагедия человеческой души в картине "Ночное кафе в Арле" (1888). Он не признавал ровного и гладкого «телесного тона», накладывал краску густо, пастозно, стараясь лепить форму мазками. Ему особенно не нравилось, как в академии рисуют с гипсов. Франция стала вторым домом для Ван Гога. По цвету оверские картины мягче, чем арльские, — Ван Гог еще в Сен-Реми отошел от прежних, пылающих, резко контрастных цветовых сочетаний и стал предпочитать матовые, как бы пастельные краски пройдя через все искушения чистого открытого цвета, постепенно возвращался к тональным гармониям. Он перестал делать на холсте предварительный рисунок углем и прямо начинал «рисовать краской», всячески разнообразя фактуру, сочетая мазки прямые и волнистые, пунктирные и переплетенные (как нити в цветной ткани), отрывистые и длинные.
Толстая книга с полуистлевшими страницами (должно быть, фамильная реликвия) рядом с огарком свечи в старинном витом подсвечнике — не столько натюрморт, сколько невидимый портрет старого священника: книга со следами его прикосновений, с отпечатком его души. Его не отталкивала сентиментальность жанровых гравюр англичан, того же Херкомера изображавшего весьма трогательно «Рождество в сиротском доме», — тут Ван Гогу виделось выражение сердечности и гуманности. Мазки Гораздо больше ему давали музеи. Под «японщиной» он понимал насыщенные динамикой композиции вроде тех, что встречаются у Хокусаи и Хиросиге: с массой фигурок, оживленно снующих внутри пейзажа, густо населенного и наполненного приметами человеческой деятельности. Это первый из большой серии автопортретов Ван Гога: раньше он никогда себя не писал.
Его отвезли в больницу, где он оставался без сознания три дня. Он прочитал бы дневник Анны Франк. «Мне очень хочется, чтобы в школах висели репродукции Милле: если дети будут видеть прекрасное, среди них всегда найдутся будущие художники». По энергии рисунка, по смелости новаторского цветового решения портрет зуава великолепен, но «души модели» в нем нет: художник пишет этого человека «из иного мира» холодно и отстраненно. В тот же вечер ван Гог в припадке безумия ранит себя, отрезав ухо.
Помимо пейзажей, Ван Гог продолжал писать портреты. Линии позднего Ван Гога — как тяжелые перекаты крутых волн характерные отрывистые мазки кисти — как водная рябь, мелькание бесчисленных бликов. Какими-то едва уловимыми сдвигами в рисунке, в пропорциях Ван Гог сделал их трагическими, в то время как у Доре это все-таки только «типаж». 1879 год был в Боринаже грозным годом.
Ван гог был первым ребенком в семье (не считая родившегося мертвым брата). Но велик был разрыв между тем, что виделось мысленным взором и что получалось на бумаге. Теперь же понял, что печать социальной отверженности, клеймо изгоя лежит на всем клане художников. Он страстно влюбился в свою кузину, молодую вдову Кее Фосс.
Именно в это время его полотна приобретают особенный динамичный мазок «Агостина Сегатори в кафе «Тамбурин», «Мост через Сену», «Папаша Танги», «Вид на Париж из квартиры Тео на улице Лепик». Своеобразная манера Ван Гога складывалась абсолютно органически, естественно для него: таким он был, так воспринимал, так передавал воспринятое. Осенью 1883 года Ван Гог поехал в сельскую степную местность Дренте на севере Голландии. После тишины, песков, пустошей Брабанта — сразу многолюдье и шум, пестрая суета в доках, сумятица разгрузки и погрузки товаров, скопление баров, съестных лавок, подозрительных домов, матросы всех национальностей, девицы, уличные происшествия «Тут можно делать все — виды города, фигуры различного характера, корабли, воду, небо тончайшего серого цвета и, главное, японщину».
Но общее построение, декоративноплоскостное, без горизонта, где пространство как бы сведено к одному измерению и уподоблено ковру, для Ван Гога не характерно: это влияние «синтетизма». В отличие от дивизион истов, у которых мазки строго однотипны (точки или маленькие прямоугольники), он бесконечно варьирует форму мазка и иногда придает ей предметное значение так, в картине солнечной рощи мазочки ярко-желтые, янтарной россыпью усеивающие зеленый фон изображают собой те яркие пятна света, которые сеет луч солнца, проникающий сквозь кроны деревьев. Я знаю, что могу быть совсем другим человеком. Винсент много рисовал еще по приезде в Боринаж рисовал по памяти, ночами, «чтобы удержать воспоминания и подкрепить мысли, невольно возникающие у меня при взгляде на вещи» — так он это объяснял.
И если бы он это место бросил, на какие средства жили бы они оба, он и брат. Вот вариант темы «борьбы за жизнь», волевой и напряженной. Гоген сразу же уехал в Париж, предварительно вызвав телеграммой Тео. Когда Тео приехал, Винсент уже пришел в себя и рассуждал здраво.
Мысль о том, что он так никогда ничего и не заработал, для него по-прежнему мучительна. В рисунках 1882 года видна самобытность Ван Гога, никогда не пользовавшегося академическими натурщиками и не ведавшего академических методов обучения. Примером может служить довольно надуманная картина «Арльские дамы» иначе называемая «Воспоминание о саде в Эттене» (она принадлежит Ленинградскому Государственному Эрмитажу). По первому впечатлению эти пейзажи, солнечные и воздушные, кажутся импрессионистическими: такую вещь, как «Берега Сены», мог бы написать Писсарро или Сислей.
Так он писал живописную поэму об оливковых рощах в разное время года — целый цикл полотен. В неустановленную дату того же года в Амстердаме был арестован Хенк Бислейн. Один из пастырей даже пообещал прихожанам деньги, если они не дадут себя рисовать, «но они мужественно ответили, что предпочитают зарабатывать у меня, чем клянчить у него». Изолированный от общества и художественной среды, работающий в одиночку, он лелеял мечту о коллективе художественных единомышленников, которые соединенными силами взялись бы за создание «народного искусства». В мае 1890 года Винсент распрощался с убежищем, где прожил ровно год, причем врач написал в его истории болезни: «Излечен». Импрессионисты, как известно, не признавали «оконтуривания» и никогда не акцентировали линейных очертаний предметов, а Ван Гог всегда любил сильные, энергичные линии. 1888.
Одиннадцати лет Винсента поместили в школу-пансион в Зевенбергсне, ближайшем городке. В интерьере "Спальня ван Гога в Арле" (1888) от покинутой комнаты художника веет тревогой и безнадежностью. Отобразить зеленое дерево, особенно его темную крону, названную Ван Гогом «черным пятном в солнечном пейзаже», оказалось сложной задачей для живописца. Тогда же, во время боринажских событий изменились отношения Винсента с отцом. Ван Гог цитирует изречение: «Любовь к искусству убивает подлинную любовь».
Он, впрочем, надеется продолжать рисовать в убежище, так как работа его успокаивает и отвлекает, а кроме того, добавляет он нерешительно, она еще может «стать источником какого-то заработка». Ван Гог этим даром не обладал, — отсюда, вероятно и его позднее художественное развитие, кажущаяся «бесталанность» ранних рисунков. Серия картин с букетами подсолнечников на синем и светло-желтых фонах предназначалась для декорировки «Дома художника»: подсолнечники должны были украшать стены комнат для гостей. Трофима, Ван Гог говорит: «Этот замечательный по стилю памятник кажется мне явлением из иного мира иметь что-то общее с которым мне хочется так же мало, как с достославным миром римлянина Нерона». Или из более поздних работ — бульвар в Сен-Реми со старыми платанами.
Было решено, что Винсент поселится в Овере по соседству с Гаше. Они захватывали его необычайно, до полного забвения собственных невзгод. Какой еще другой художник отваживался написать «с натуры» солнце. Так он положил начало своей знаменитой пастозной фактуре.
Никакой вынужденной необходимости в этом не было. Это были простые и душевные люди. Здесь художник изобразил себя в том собранном, полном решимости и воли состоянии, которое он называл «единоборством с холстом».
«Гаагская школа» — Израэльс, братья Марис, Месдаг, Мауве — объединяла живописцев, по-своему искусных и тонких, однако нового слова в искусстве не сказавших. «Весна — это нежные зеленые молодые хлеба и розовый цвет яблонь. Что же все это такое – выдумки, фантазия.
Во всем великолепии можно было наблюдать своеобразие живописной манеры художника, который выражал своё отношение к миру и своё эмоциональное состояние используя контрастные сочетания цвета и свободный мазок.
В поздней картине устранено все напоминающее об этюде с натуры, переданы душа и суть. И только благодаря их многолетней переписке мы узнали многое о личности Винсента Ван Гога. Однажды ночью он встретил на улице беременную женщину, бродившую в поисках «заработка». Последних Ван Гог очень любил, но считал, что «благородное и серьезное настроение» английских художников круга «Грэфик» является большим достоинством, чем «язвительность» блестящих французских рисовальщиков. Он не чувствовал себя тут чужим.
Эту коллекцию копий (копиями их можно называть только условно) Ван Гог хотел потом подарить какой-нибудь школе. В это же самое время, когда никому не ведомый голландский художник писал свою картину — вызов и обвинение «цивилизованным людям», в далекой России всемирно известный писатель писал трактат «Что такое искусство» — с тем же вызовом, тем же обвинением.
И добавляет: «Сказать тебе всю правду. Все было напрасно. От злости неудачи Ван Гог отрезал себе часть левого уха.
Есть оно и в «Красных виноградниках» — картине, принадлежащей ныне Московскому музею изобразительных искусств. Первое время Винсент, не имея собственной мастерской, посещал студию Кормона, академического художника известного своими панно изображающими пещерных людей.
Видимо, его чувство не оставалось безответным, тем не менее он «отказался». И вот теперь, через шесть лет, он научился свободно выражать это живописью. Но об этом не говорилось прямо: официальной причиной было выставлено отсутствие у него должного красноречия.
Молодой Ван Гог почитал Мауве как художника (впрочем, он почти во всяком художнике всегда старался найти хорошее — кроме завзятых академистов и салонных «картинщиков», которых не терпел) и был страшно обрадован, когда Мауве снисходительно сказал ему: «Я всегда считал вас пустоцветом, но теперь вижу, что ошибался». Мотив взят простой: дорога вдоль пшеничного поля спускается под гору, по ней идут, на первом плане, двое мужчин, возвращающихся с работы (один несет лопату на плече), сзади них лошадь, запряженная в двуколку, вдали — хижина. Холст, масло. Там он берет уроки живописи у Фернана Кормона и знакомиться с такими личностями как Писсаро, Гоген и многими другими художниками.
27 июля 1890 года Винсент Ван Гог сам выстрелил себе в грудь из пистолета. Но от внимательного взгляда не ускользнет и различие. Ренуар принялся за возрождение энгровского стиля «чистой линии», Моне эволюционировал в сторону декоративной цветности, Писсарро увлекся пуантиллизмом — живописью раздельным точечным мазком. Отец Ван Гога неожиданно умер весной 1885 года. Сначала ей ничего не удается вспомнить, затем у нее рождаются какие-то смутные представления, она говорит себе: «Другие вьют гнезда, зачинают птенцов и высиживают яйца» и вот уже она бьется головой о прутья клетки. Все они до сих пор вызывают дискуссию в кругах искусствоведов и стали своего рода «брендом». Его художественные вкусы все больше расходились со вкусами покупателей и требованиями хозяев фирмы.
«Это образ смерти в том виде, в каком нам являет его великая книга природы, но я попробовал сообщить картине почти улыбающееся настроение». Монмажор – Ван Гог. В 1885 Винсент поселился в Антверпене, где посещал занятия в Академии искусств.
72x90 В картине «Пейзаж в Овере после дождя» поражает бесконечность пространства. Его можно было назвать человеком, с которым трудно иметь дело.
Все клубится: облака, горы, травы. Винсент наложил на себя узду суровой художественной дисциплины. Ну, а если лето — это контраст синих тонов с элементами оранжевого в золотой бронзе хлебов, то, значит, в каждом из контрастов дополнительных цветов (красный и зеленый, синий и оранжевый, желтый и фиолетовый, белый и черный) можно написать картину, которая хорошо выражала бы настроение времен года». Были и кружки художественных единомышленников, но малочисленные, скоро распадавшиеся. Его кузина Кея Вос стала вдовой. Оба художника I творили там вместе в октябре – декабре 1888. Одно только это выделяет эту книгу.
Во множестве вариантов создавал свой любимый образ Сеятеля. Он пережил даже кратковременный подъем духа после миновавшего тяжелого кризиса. Он не чувствовал себя вправе их поучать, не деля их судьбу.
Он написал два цикла картин с ними: парижский (1887, две картины с лежащими цветами) и арльский (1888, четыре работы с цветами в графине). Ван Гог тоже стремится к этому, но он не отказывается от манеры «рисовать кистью» — его мазки более плотны Возможно, под влиянием дивизионизма Сёра и Синьяка Ван Гог стал применять более раздельные, короткие и отрывистые мазки иногда даже точечные, но и тут его манера оставалась независимой и самобытной. В Боринаже зрительная впечатлительность Винсента обострилась до степени наваждения. раскрасил яркими полосами выцветший серый парус, поставленный Кормоном в качестве модели. Однако судьба с удивительной настойчивостью навязывала Ван Гогу мученический венец.
Внутри «зоны» насыщены стремительными осязаемыми мазками, создающими внутренний динамизм форм. В отношении к арльским обывателям у него нет того задушевного человеческого отклика, какой был к «едокам картофеля». Здесь царит атмосфера бездомности, одиночества. Суровая, бедная жизнь с художником ей скоро надоела, она рассчитывала заработать больше своим прежним делом — «самой древней профессией в мире», а может быть, если повезет, найти более состоятельного покровителя. «Бывают периоды, когда искусство вовсе не кажется такому человеку чем-то святым и возвышенным». В одном из писем, рассказывая о своих впечатлениях от романского (он называет его готическим) храма св.
Но продолжал стоять на посту твердо, видя свою цель именно в том, чтобы не дать угаснуть направлению Милле. Так как Тео действительно пробовал свои силы в живописи, Винсент был уверен, что дело у него пойдет, лишь бы «живопись стала его навязчивой идеей», как у него самого. Ренуар и Сезанн остались равнодушны к японскому искусству. К своей невестке Ио он сразу почувствовал глубокую симпатию. бредущий, повесив руки, волочащимся шагом.
Сельская природа была первой любовью Ван Гога, живопись — второй обе укоренились прочно. Правда, такой уверенности вовсе не было у самого Ван Гога, но, как бы то ни было, последние пять месяцев его жизни он оставался здоров — припадки не возобновлялись, а физически он был крепче, чем когда-либо, благодаря воздержанной и размеренной жизни в лечебнице. «Они похожи на серебро на оранжевой или лиловой земле под огромным белым солнцем». Кормон мог дать Ван Гогу немногим больше, чем преподаватели Антверпенской академии, зато у него в студии можно было встретить интересных молодых учеников.
«Мне пришла мысль написать такую картину, чтобы, взглянув на нее в кубрике рыбачьего судна у берегов Исландии, моряки, эти дети и мученики одновременно, почувствовали, что качка судна напоминает им колыбель, в которой когда-то лежали и они под звуки нежной песенки». Живя в Голландии, заметить это было трудно: здесь «новизна» сказывалась в новом наплыве салонности, в легковесном изяществе, условном высветлении палитры. Ван Гог нигде в письмах не упоминал об автопортретности этого персонажа, но она очевидна. «Я изо всех сил стараюсь видеть во всем сперва бесспорно хорошую сторону и лишь потом, с крайней неохотой, замечаю также и плохую». Так начались — сначала вынужденно — его нескончаемые перемены мест.
Положение «пастыря» ставило Ван Гога — молодого, здорового человека — как бы вне и над средой шахтеров совесть его против этого восставала. Ему не терпелось скорее, не откладывая, приняться за свою миссию. Теперь кисть стала настолько послушным агентом его художественной воли, что «одушевленная» концепция природы выражалась в любом этюде как бы сама собой. Их поколение вошло в историю под общим именем «постимпрессионизма», хотя у его представителей не было единой платформы: они объединялись в кружки и группы скорее в целях самозащиты, чем во имя какого-то общего кредо. Ее краски от времени сильно пожухли (как и многие полотна Ван Гога), раньше она была куда более сияющей по цвету, ослепительной, но и теперь поражает силой художественной концепции. 29 июля он умер на руках у брата.
Например, в этом году сразу после реконструкции была устроена выставка «Ван Гог за работой», которая продемонстрировала основные методы его работы: выбор красок, манеру написания картин. Она стояла одиноко, вырисовываясь на фоне неба своим компактным силуэтом. Долгое время Танги был единственным, кто покупал, собирал и старался продать полотна Сезанна. Жизнь стала налаживаться и Ван Гог был даже счастлив, но его болезнь вернулась снова. Увольнение послужило его переезду во Францию, в город Арль.
А процесс ее изображения переживал, как напряженное единоборство с сопротивляющимся материалом, как «укрощение строптивой». Первый автопортрет написан «по-рембрандтовски», в темно-золотой теплой гамме, с сильными контрастами света и тени, — очень темпераментно, но без всяких деформаций и упрощений портрет, видимо, очень похож и близок к натуре.
(Это «мы» было повторено и в последнем, предсмертном письме Винсента к брату, где он говорил о своих полотнах: «Мы создали их и они существуют, а это самое главное») В 80-е годы художественная жизнь Парижа — центра европейского искусства, притягивавшего к себе художников всех стран, — была калейдоскопичной, взвинченной, полной острых конфликтов. Он только отложил их, отчасти вынужденно. Работая не покладая рук, Ван Гог ничего не зарабатывал. У Ван Гога в его символике отсутствует понятие «всегда» например, его любимый желтый цвет, цвет солнца иногда выражает умиротворенность иногда становится зловещим — смотря по тому, с какими тонами он сочетается и соседствует, какой предмет характеризует и в каких оттенках дается. Но это не так: самый подход к изображению радикально изменился.
Ван Гог задумал написать за зиму пятьдесят этюдов голов крестьян. И даже больше прежнего. Стилевые вариации Ван Гога проистекали из собственного источника, возникали в глубинах его духовной жизни.
Так создавалась особая шероховатая поверхность, рельефный рисунок. Так что, если вы тоже искали ЮФ, то огорчитесь. Трудно представить себе меньшего «аристократа», чем он, в каком бы то ни было смысле. Все его родственники, причастные к торговле картинами и давний знакомый Терстех (отец той самой маленькой Бетси, которой Винсент когда-то посылал тетрадки с рисунками) считали его бездарным и с грубой откровенностью высказывали ему это в глаза, надеясь, что он бросит свою блажь и начнет наконец как-то зарабатывать деньги. Возникает ощущение, что не человек смотрит на природу, а природа глядит на него. В работе над циклами Ван Гог применил особую технику письма – импасто.
Эти полотна в определенном смысле являются «синонимами» художников. Братья похоронены на кладбище Овера рядом. По выходе из больницы он тут же написал картину — «Автопортрет с трубкой». В те времена голландская школа живописи была довольно скромной, можно сказать — провинциальной, не то что в XVII веке, когда она находилась в авангарде мирового искусства, дав миру Рембрандта, Рейсдаля, Вермеера Дельфтского и плеяду «малых голландцев».
Первые опыты живописи маслом поставили перед ним задачи цвета, спета, тона и фактуры и он, не зная, как принято их решать, эмпирическим путем «проб и ошибок» находил свои, оригинальные решения. Местные жители были не рады видеть его в своем городке, который находился на юге Франции. Ван Гог испытал при этом известное облегчение, но все-таки ему было тяжело. Если ущелье — кто-то храбро переправляется па другую сторону по подвесному канату. «Я задумал эту вещь как образ некоего бонзы, поклонника вечного Будды». Здесь расположена знаменитая картина «Вид на Монмартр».
Пытался устраивать силами художников групповые выставки — в ресторанах, в театральных фойе (проку от этого было мало: обычные посетители ресторанов не интересовались картинами и обедали, не глядя на них). Один из самых известных и в своем роде совершенных пейзажей Ван Гога — «Дорога среди кипарисов»: он написан не в Арле, а позже, в 1890 году, но в нем синтезировались характерные черты стиля художника. Он всегда обнаруживал склонность находить хорошее и надеяться на лучшее. Эта работа очень увлекала Ван Гога: не просто копирование, а перевод на другой язык. Ежедневная жизнь во всей поэтичности ее трудовой прозы, неутомимая, динамичная, «вспененная», — это то, что и сам Ван Гог бесконечно любил. По композиции портрет мадемуазель Гаше оказался удивительно похож на картину Тулуз-Лотрека «Женщина за пианино», написанную примерно в то же время, хотя ни один из художников не видел работы другого. Сфотографированные пейзажи (например, вид арльского канала с подъемным мостом, берега моря в Сен-Мари, больничного сада и другие) выглядят ужасающе буднично, прозаично — в них на первый взгляд нет и намека на те волнующие образы, которые рождались под кистью Ван Гога.
Все в нем плоскостно – и фигуры и пейзаж. Другую «Арлезианку» Ван Гог написал по рисунку, сделанному Гогеном. Он учился прилежно, но не очень успешно. Теперь дети должны были переселиться к родственникам Христины, а что будет с ней самой. Он неспроста изобразил его на цветистом фоне японских гравюр (причем над головой папаши Танги, как бы увенчивая его, красуется гора Фудзи).
На первых порах он поставил простую строгую цель: «стать хозяином своего карандаша». Так, он стал стремиться к наибольшему упрощению силуэтов и укрупнению цветовых зон — это было в духе Гогена, а вместе с тем не расходилось и с тем, чего сам Ван Гог раньше добивался в таких картинах, как «Спальня». Флегматичные голландцы — упорные и настойчивые труженики.
В письме из Лондона он перечисляет больше пятидесяти имен художников, которых «особенно ценит» и в заключение говорит: «Я мог бы продолжать список бог знает как долго». Теперь он торговал художественными принадлежностями — красками и холстами, а также и картинами. Ван Гог изображает себя то в суровом и грубом «мужицком» обличии, отяжеляя черты лица, меняя пропорции, то с тонким, нервным лицом интеллигента, то в облике чуть ли не каторжника. Как художника в широком смысле, Ван Гог не очень любил Рубенса, но его увлекла его смелая техника исполненная «мудрой простоты», манера моделировать лица и руки мазками чистой красной краски, что делает живопись сияющей и светящейся. как это часто бывает, на пути его карьеры стала любовь, да именно любовь.
С помощью дяди, компаньона крупной парижской художественной фирмы Гупиль, Винсент поступил младшим продавцом (то есть попросту приказчиком) в Гаагский Салон фирмы. С благословения семьи Винсент начал занятия богословием в Амстердаме, чтобы подготовиться к вступительным экзаменам на теологический факультет университета. На одном полотне сеятель идет на фоне золотого неба по вспаханному полю с сине-лиловыми комьями земли и фигура его мерцает, сияет, вся пронизанная золотом и синевой. По настроению они разительно отличаются от других полотен.
Сострадание возрождалось с новой силой при каждой встрече с какой-нибудь больной нищей женщиной. По цветовому решению автопортрет более всего близок «Ночному кафе»: сочетание красного, оранжевого и зеленого, к которому Ван Гог прибегал для выражения драматизма кольца дыма из трубки кажутся физическим выражением боли. Но кто всерьез рассматривал его как продолжателя дела Милле. Поначалу еще без строгого выбора. Это находило воплощение то в пейзажах, сияющих радостными, солнечными красками юга (Жатва.
Раньше он подчас «громоздил» мазки, а сейчас каждый мазок ложится точно и осмысленно на свое место: они стали «волевыми». Слава росла, как снежный ком. До тех пор, пока это сознание не возобладало, пока не состоялось «примирение» кровно между собой связанных художественных эпох, традиция Ван Гога находит лишь одностороннее продолжение и понимание. Образ будто умытой дождем земли трогает прозрачностью и свежестью. Он не вырисовывал и не оттушевывал — набрасывал целостную фигуру, стремясь рисовать «не руку, а жест», не позу, а момент действия, не мысля анатомию вне движения. Пейзаж в Овере после дождя – Ван Гог.
Он даже купил себе цилиндр, без которого просто нельзя было обойтись в Лондоне. Эта ассоциация — современный художник — буддийский монах — становится понятна, если вспомнить горькие размышления Ван Гога о монастырской изолированности секты художников и его вновь возродившуюся надежду на то, что по крайней мере внутри этой секты они сумеют сплотиться между собой и сберечь для будущего неугасимый огонь искусства. «Я знаю, что Христина — плохая что я был вправе поступить так, как поступил что я не мог оставаться с нею и, несмотря на все это, у меня сердце переворачивается, когда я вижу такое жалкое, больное лихорадкой, несчастное существо».