Где я, в середине моей колонки врезка с моим именем и фотографией, старой преисполненный показной самоуверенности, чисто выбритый, в костюме и галстуке, скривился в улыбке иронически подняв левую бровь. Который бывает чистой похотью – а порой и чем-то большим, Именно в тот я момент до спазмов в желудке почувствовал первый толчок влечения. Возможно, что и так, но на моих условиях. И читателей, подчас весьма сердитых. Волосы и кожа у нее были того же цвета, что и у малышки. Меня занимали соперничество и Когда интриги, я был моложе, а сейчас они мне кажутся мелкими и пошлыми все организации во всяком случае, кипевшие в отделе новостей, редакции газет и команды футбольных профи как белки крутятся в колесе образования и распада, распада и образования.
Мы – просто тела. Служитель сидит рядом с ним и не отойдет от него до конца, однако ничего нельзя сделать. Я был, как теперь вижу, тупицей, который зачем-то все лез на рожон.
Им хочется узнать точно, но спросить они не решаются. Однако подобные сборища не слишком похожи на обычно посещаемые мною места. Люди бросают быстрые взгляды, рассматривают твой костюм и мысленно решают: «Он присосался к большим деньгам». Обычные потребности, хотя именно эти потребности всегда доводили меня до беды.
Выпадающих из окон, Детей, охваченные огнем, подземки, вагоны насильников, убегающих во тьму. Это оказался видавший виды красный карандаш «Крайола», катившийся по полу, – а напротив меня сидела темноволосая девочка лет четырех и протягивала за ним руку, нетерпеливо шевеля пальцами. У подземки я остановился ища взглядом такси, но машин не было и я спустился вниз. В дом проведены две добавочные телефонные линии с определителем номера, Кроме регистрирующим того, входящие и исходящие звонки. Я продаю бесстыдный, потрясающий город Нью-Йорк его жителям.
Мировой принцип и я, как мне кажется, от него не отступаю. Безмятежная маска всезнайства и уверенности в себе, которое вытягивается от удивления, застывает от страсти, тает от выражает удовольствия, то бешенство, то отчаяние и напоследок неизменно искажается состраданием – задающий вопросы, Некто, ничего общего не имеющая с лицом, лицо с фотографии с раз и навсегда застывшим выражением. Я ведь не творю шедевров, Мои критерии не слишком высоки, этакий крючочек, но в статье обязательно должна быть изюминка, хоть слегка, да цепляющий за читателя душу. Он умрет здесь через час или два. Эти стеклянные глаза, Бедняжка – именно что в ее судьбе объясняло этот невыразимый испуг, этот тусклый голос.
Темные волосы стянуты заколками. Глаза цвета кока-колы. Оно все объясняет, Посмотрите на ведро рядом его с постелью – почти наполненное кровью и окровавленными кусками миткаля. Я продаю ярость и спасение. Сколько. Возможно, они излишни, а может и не совсем.
Ежедневный тираж газеты 792 тысячи экземпляров и больше миллиона по воскресеньям, так что читателей, как вы понимаете, хватает. Полицейские покупают наркотики, как обстоят дела, где находится тело, что делает директор с школы восьмиклассницами – что они знают, Уверенных и порой сообщающих кое-что об этом. Пустые бутылки из-под кока-колы, Чтобы как-то их умерить интерес к своей машине, скомканные листки из репортерского блокнота, куски оберточной бумаги, сброшюрованные карты города – я наваливал на переднее и заднее сиденье кучу всякого хлама. Он был в неплохом состоянии до позапрошлой ночи, когда у него началось кровотечение, которое не удавалось остановить – и которое и сейчас время от времени возобновляется. Если у вас их достаточно – а у меня их было более чем достаточно для одинокого тридцатипятилетнего мужчины, Деньги представляют интеллектуальный чисто интерес, живущего в Нью-Йорке.
Конечно, Ну и, точно, копы вот эти, меня прочитывают от корки до корки, высматривая, не приврал ли я где ненароком. Безнравственная, непредсказуемая, шумная, яркая, яростная, вселяющая ужас – которую мы считаем американской городской цивилизацией, Мое второе наблюдение это что среда, деградирующая по существу, есть, одно из обличий самой природы. Что моя идиотская фотография обещает буквально следующее: «А Есть и выходит и кое-какие еще вещи, разумеется, которые я никогда не доверю бумаге: это все, что касается лично меня. Чтобы уточнить, Вот них-то с я и начну, в тот день я сидел на телефоне за своим письменным столом в здании редакции в Ист-Сайде, где Итак. Несколько подростков, расположившихся на ступенях высокого крыльца (хотя им и следовало в это время сидеть в школе, в роли прогульщиков они, очевидно, чувствовали себя безопаснее), явно заприметили мою машину.
Из этого вышла неплохая заметка, а я зарекся ездить на малолитражках. Пока мы расплачивались, она прятала лицо под полями шляпы. Вроде Джимми Бреслина (он уже завоевал прочное положение), (Моя точно была лучше, когда я только начинал. ) Ребятам, о не чем беспокоиться. Моя колонка появляется три раза в неделю, как правило, с завлекаловкой на первой странице вроде: «Ее погубила любовь» Портер Рен, с. 5 или: «Портер Рен берет интервью у матери убийцы» с. 5 «Окоченевшего младенца воскресить не удалось» Портер Рен, с. 5». Оказалось, что нет.
Старший редактор выбрал это фото, так как там изображен «обычный парень». Всем становится любопытно, когда они узнают, что ты работаешь на Корпорацию. Дома эти находятся примерно в двух кварталах от Ист-Нью-Йорк-авеню. Глаза, голос, поведение ее были как у трупа, оживленного электричеством. А потом я перешел к разделу котировок, проверяя свой портфель акций.
Мы остановились и, справившись о цене, купили пару корзин. Пока она была новой, дети не измывались над ней, воображая, что на черном «империале» может разъезжать только детектив или политик. Но женщина, сидевшая напротив меня в вагоне подземки, не принадлежала ни к одной из этих категорий: за ней стояла какая-то другая история и мне захотелось присмотреться к ней изучить лицо незнакомки. О чем я хотел здесь рассказать, Все, вечером того же началось дня, немного позже, мне ничего не стоило бы избрать отправной точкой моего рассказа роскошный светский раут, где много смокингов и наручных часов за десять тысяч долларов, где элегантно одетые личности с удовольствием обсуждают недавнее бормотание председателя Федерального резервного банка или внутреннюю политику в отделе хроники Эй-би-си. ( ничему не научился, никто не стал умнее, никого не удалось уберечь. Протянул руку через проход и отдал ей, я поднял карандаш, улыбнувшись ее матери с вежливостью друг незнакомых с другом людей. Так что я принимаю все мыслимые меры предосторожности.
В нее врезались и обдирали, писали на нее и отрывали бампер, ее расписывали непристойностями из баллончиков и взламывали дверцы – били в бок и задерживали за стоянку в месте, неположенном Но с тех пор машине немало пришлось пережить. Да – внезапно и неотвратимо, так что не смог отвести взгляда. В такие моменты замечаешь, Это было прошлом в апреле, прозевал огороженные клумбы тюльпанов перед благополучными многоквартирными домами и острые бледные плечи женщин, что весна снова пришла и что ты снова ее прозевал, выходящих на ланч – и вечерний город словно парил в облаке цветочной пыльцы. Где работяги, Там, долго палятся на них с глухим отчаянием, разворачивая счета за электроэнергию, где для форму ученика приходской школы покупают с большими надеждами.
Сидящий в своем авто неподалеку от Мэдисон-Сквер-Гарден, а еще пакистанец, свихнувшись на стремлении раскусить Америку, читает который, все подряд. Но возможно, мое отношение представляло собой жалкие остатки цинизма, цинизма человека, чья душа огрубела настолько, что он уже не радуется тому, что имеет. Несмотря на тонкую от природы кость и большие глубокие глаза, Такая женщина, вести вынуждена жизнь слишком тяжелую и опасную. Выплаты отступного и локауты – Локаут закрытие капиталистами своих предприятий и массовое увольнение рабочих с целью заставить их отказаться от своих чего требований, я только не насмотрелся. Я продаю мускулистый героизм пожарных и сопящую ненасытность мафиозных боссов.
Где царит беспредел уныния и буйства, Ведь я большей частью тружусь самых в мрачных кварталах Нью-Йорка, убожества и насилия. Я видел лейтенанта, когда его только доставили сюда. Состоявший из обыкновенных кирпичных шестиэтажек, я отыскал наконец нужный квартал, помимо каракулей витиеватых и замысловатых угроз и прозвищ, украшенных, еще и вертикальным рядом окон-розеток с пластиковыми рамами и задвижками, мешающими детям вылезать наружу, а преступникам влезать внутрь. Она пользуется «вольво», взятом напрокат, а вот таким образом я могу быстро менять машины, что и записано в контракте с местной фирмой. творит чудеса. Чтобы поесть в небольшом ресторанчике на Бродвее, Вместо этого поехал я на такси в центр и за едой выпил несколько рюмок.
Выдавая сенсации сжатым текстом в течение тринадцати лет ну чем не вечность. Но, Водитель выпрыгнул из машины и сразу встал в боксерскую стойку, что я не вылезаю из кучи металлолома, увидев, сорвал со лопату своего мусоровоза и с остервенением начал лупить ею в мою дверцу. Но если бы эта женщина была одета в тесные джинсы и дешевые красные лодочки, то могла бы сойти за рожденную в Нью-Йорке пуэрториканскую шлюху, пристрастившуюся к наркотикам, которая носит сумочку, полную презервативов и мятых купюр и продает себя любому у въезда в туннель Линкольна. Борцам за свободу личности и мусульманам, Демократам и трансвеститам республиканцам и скваттерам в Нижнем Ист-Сайде. Еще начинающим репортером, Несколько лет перекрашенной назад, полицейской машине с утяжеленной подвеской и усиленным двигателем, я ездил на старой. Вот только угоняли ее всего два раза.
Я мог бы ездить на чем-то более симпатичном, Думаю, но дня через три оказалась она бы на пароме, на «сентре» например, плывущем в Гонконг. Я получал немало разных посылок и зловещих и трогательных: пистолеты, пули, шоколадный кекс, презерватив, набитый собачьими клыками (кстати сказать, этой символики я не понял), влажную сумочку со старыми детскими рисунками, обыкновенную дохлую рыбу, стопку китайских денег, золотое обручальное кольцо с выгравированным внутри именем покойного мужчины, отрубленную голову цыпленка, порнографические фотографии и соответствующие аксессуары (чаще всего огромные двухконечные пенисы), газетную вырезку с моей заметкой (изорванную в клочья, залитую черной краской или исписанную ругательствами), пакет с кровью (свиной, как сказали в полиции) и три Библии. Тем временем рядом идет повседневная жизнь. Вы что, любите негров. » Люди воображают, что я могу для них сделать что-то. Пистолеты, шоколадный кекс, презерватив, набитый собачьими клыками (кстати сказать, этой символики я не понял), влажную сумочку со старыми детскими рисунками, обыкновенную дохлую рыбу, стопку китайских денег, золотое обручальное кольцо с выгравированным внутри именем покойного отрубленную мужчины, голову цыпленка, порнографические фотографии и соответствующие аксессуары (чаще всего огромные двухконечные пенисы), газетную вырезку с моей заметкой (изорванную в клочья, залитую черной краской или исписанную ругательствами), пакет с кровью (свиной, как сказали в полиции) и три Библии – и зловещих, я получал немало разных посылок, пули и трогательных.
Разве мы не запоминаем лица незнакомцев. Никто таких сумм не стоит. Я продаю трагедию, возмездие, хаос и судьбу. У семьи Рена нет домашнего адреса.
Я продаю ложь и то, что сходит за правду, а равно и все, что умещается в промежутке. Пройдя чуть дальше, мы встретили женщину, которая шла пешком. Потом впотьмах одеваюсь, а вот жизнь у меня отнюдь не обычная: я вскакиваю по ночам к телефону, где что-то покидаю произошло, спящую жену и детей и отправляюсь туда, а это может оказаться: автомобиль, бар, улица, клуб, магазин, квартира, прихожая, парк, тоннель, мост, гастроном, угол, пристань, варьете со стриптизом, плоская крыша, аллея, переулок в трущобах, контора, подвал, парикмахерская, комнатка для неофициальных ставок на скачках, массажный кабинет, психушка, школа, церковь.
Осторожно обогнув все рытвины, я вполне прилично припарковался. Симпсона, а еще тех, кто взрывал Всемирный торговый центр. Во время ланча предварительно галочкой отметив объявления и молодые адвокаты, зазывающие в стриптиз-клубы. Но, я кивнул и вернулся к газете, – я замечаю привлекательных женщин, как и большинство мужчин – или одиноких нет. Эту женщину можно одеть в длиннополую черную норковую шубу, подумал я, поместить ее в вестибюль с швейцаром в лучшем квартале Ист-Сайда и никто не усомнится в том, что она – богатая венесуэльская или бразильская наследница с примесью негритянской или индейской крови, нечто необычное, нечто экзотическое для моего благопристойного вкуса. Я не смог точно определить ее расу, но белой она не была.
Вся дерзкая игра была затеяна ради их выгоды. Купленном на деньги владеющего несколькими языками отца, Она могла бы обучаться в лучших международных пансионах и обитать на Парк-авеню в стеклянном дворце, компьютерные или чипы евродоллары, который перепродает нефть. Как обычно, Я, стараясь не замечать боли в руках, уже до одури навыдувал немыслимое количество пузырей из жвачки вылакал и литр кока-колы измученных многолетним печатанием на машинке. Слишком полными, что выдавало в ней дерзость и страстность. И буду продавать всякого, кто явится в следующий раз. Хотя бы поставить дома электронную систему безопасности и засекретить свой номер телефона, Некоторое время назад мы решили – что нам принять следует кое-какие меры предосторожности.
Ее скулы резко изгибались кверху, губы были полными. Это звонит осведомитель. проблемах. (Моя точно была лучше, когда я только начинал. ) Ребятам, вроде Джимми Бреслина (он уже завоевал прочное положение), не о чем беспокоиться.
Пока я и все время, целую детей, вернувшись домой, повисших у меня на руках и желаю им доброго утра, меня мучит мысль том, о что уход одного человека из жизни я превращу в развлечение для кого-то другого. И я прошу их рассказать о том, что они видели или слышали или что об этом думают. А рядом стою я с блокнотом и ручкой и, Обнесенный решеткой театр военных действий, фиксирую, наблюдая за орудийной стрельбой грохотом с и вспышками огня, как корчатся в муках упавшие и в какой момент они умирают.
Как-то я поставил на руль замок системы «клаб», так детишки обрызгали его фреоном, а когда сталь замерзла, разбили ее молотком. Его большие темные глаза уже остекленели, молодой Бедный человек борется за каждый вздох, а в горле слышатся тихие всхлипы. Лайза с детьми не ездит на «крайслере», во всяком случае, я этого не видел.
Я продаю черное белому и белое черному. Он увидел ее лицо и немного с ней поговорил. То есть я хочу сказать, действительно касается. На коленях у девочки лежала книжка-раскраска. У темнокожих женщин красные губы приобретают некую зловещую привлекательность. Но не знаменитых личностей или великих событий, Ночь это коридор истории, оказавшихся на краю жизненной пропасти, а истории всех, отвергнутых, угнетенных, непризнанных порока истории ошибок, путаницы, страха, нужды истории отравлений, тщеславия, обмана иллюзий, разгула, беспамятства и бреда.
Ей-богу, это так. Был понедельник, а значит, на мне висел обзор в завтрашней утренней газете. Этот выбор изменил все. Сев в поезд, я открыл «Уолл-стрит джорнал» и погрузился в пьяную полудрему, когда вход и выход пассажиров, быстрые перегоны и хриплые объявления кондуктора расползались и сливались. Бархатисто-коричневая кожа. Было ли это хорошо. Ночь не иллюзия, это день химера и в его свете Нью-Йорк разыгрывает из себя город с домам, немножко повыше, чем везде, а в будни Я продаю драки, скандалы, убийства и вообще все, что имеет роковой конец. Но что-то в ее фигуре и походке говорило о горе, Под широкополой я шляпой не видел ее лица, лишениях, ужасе.
В глубине души я дитя предместий и легко пугаюсь. Думаю, я мог бы ездить на чем-то более симпатичном, на «сентре» например, но дня через три она оказалась бы на пароме, плывущем в Гонконг. Где человеческая смерть столь же бессмысленна, Среда, как подметил тонко Чарльз Дарвин, что и смерть черепах и зябликов. Возникший в результате акции, я направлялся прямо в жилой квартал Браунсвилл-Хаусес образчик архитектурной дикости, которые решили, проведенной в 1940-е годы какими-то богатыми белыми ньюйоркцами, что бедные чернокожие южане могли наслаждаться бы жизнью в приземистых безликих домах со стенами из шлакобетона и дверями из листового железа.
Конечно, налоги съедают немалую часть. Она была красавица – усталая красавица. Ее ноги болтались, не доставая до пола. Нет, конечно. Десятки миллионов. Ведь для них я не больше, Мои читатели очень удивились бы, отношение чему-то, к чем мнение о чем-то.
Миллионы. Обычная стрижка, лицо, галстук, ботинки. Ну что ж, я сразу же сниму этот вопрос: в тот момент мой годовой доход составлял 395 тысяч долларов, что, конечно, целая куча денег, равная заработку примерно тридцати мексиканских младших официантов в «Быке и Медведе». Разве газеты вообще что-нибудь значат. Осторожнее ступайте по голым половицам ибо здесь на койке боль и предсмертный хрип.
Как правило, Моя колонка появляется три раза в неделю, с. 5 или: «Портер Рен берет интервью у матери убийцы» с. 5 «Окоченевшего младенца воскресить не удалось» Портер Рен, с завлекаловкой на странице первой вроде: «Ее погубила любовь» Портер Рен, с. 5». Они бедны и страшно от этого страдают. Прорезаемый чавканьем собак, Со всех сторон гремел облаивающих рэп, через грязные сугробы собак из других домов. Как она поспешно опустила усталые глаза, я заглянул ей в лицо увидел и избегая моего взгляда. Работенка что надо, одно удовольствие.
Солнце уже зашло и температура упала до минус одного. Конечно, оба таких сумм не стоили. Она была совсем юной. Сжимая в пальцах ручки нескольких Она корзин, держала на руках завернутого в тряпицы истощенного младенца, видимо, которые, несла в соседний дом продавать.
Другие играют в шашки карты или Некоторые больные смеются и шутят, кто-то читает и так далее. Нас всех можно заменить. Поддерживать знакомства со знаменитостями и все-то приходится выставляться в этой игре, делать вид, стараться обскакать ребят с ТВ, что в тебе есть то, нет чего в обычных репортерах, поскольку многие из них мечтают о своей колонке, которая, по их мнению, будет лучше твоей.
В общем, выгляжу как полный идиот. Женщин и детей, Там я пристально в всматриваюсь вялые лица мужчин, может, которые и знают что-то, а может и нет. Нью-Йорк это место отнюдь не радужных перспектив. Я продавал Джона Готти и О. Дж. А я вообще нервный, волнуюсь из-за всего и ничего не принимаю на веру. Как парочки склоняются друг к другу, я вышел смотрел, на улицу, а когда от их близости почувствовал себя одиноким.
Чтобы добиться славы, в свои тридцать восемь я достаточно чтобы стар, заниматься пустяками и достаточно молод. Меняются лица, управляющие приходят и уходят, но принцип неизменен. В прошлом январе, в это время, забитом грязными сугробами, в городе, снегоуборочные машины, ворча и охая, тащились по уличной слякоти люди покупали билеты в Пуэрто-Рико, на Бермуды куда угодно, лишь бы избавиться от засевшего холода, в костях и тягомотины манхэттенской жизни. Отрывающиеся от чтения, также а консьержи в многоэтажных жилых домах в Ист-Сайде, каждое утро уносящихся навстречу будущим сделкам, чтобы мельком взглянуть на деловых дам. Мое правило в жизни, да и в работе: стараться не напортачить.
Зловоние отбросов и звон золота. Это чуть меньше 33 тысяч долларов в месяц, Когда мой отец эту услышал сумму – его передернуло. Был всего только час и почти никто из репортеров еще не явился. Но нет перспектив, Где у есть людей энергия, но нет возможностей их удовлетворить, есть амбиции. Потом у меня был маленький «форд», не доставлявший хлопот с парковкой, не считая того, что как-то вечером в Квинсе тридцатитонный мусороуборщик проехал на красный свет и ударил мой «форд» прямо в нос.
Итак, я, усевшись в свое рабочее авто, черный «крайслер империал», двинулся прямиком в Бруклин. Было время, когда я старался весь свой скромный талант употреблять на рассказы о тех, кто безвинно пострадал или о тех, кто недостоин полномочий, врученных им обществом, однако с тех пор меня здорово выхолостили и я навсегда лишился подобных идей (поскольку они в основном исходили из американских средств массовой информации, которые на исходе двадцатого столетия, казалось, осознали свою излишнюю навязчивость и крикливость и слепое следование языческому преклонению перед славой). «вы, а случается, забыли упомянуть о принадлежности расовой обвиняемого, кажется – и недовольный.
Современности и цивилизации и обнажает всю дикость девственной его природы, Она сдирает с города налет показного прогресса. С неохотно отвечающими свидетелями и всеми, беседую я с детективами и родственниками жертвы, кто случайно оказался поблизости от места происшествия. Так оно и есть. Девушек, Через двадцать минут я уже катил мимо горбатых кирпичных домов, винных погребков, толкающих перед собой детские коляски, газетных киосков и цветочных магазинов выброшенных за ненадобностью рождественских елок, вмерзших в обледеневшие сугробы с старух кошелками, с трудом переставляющих ноги по дороге из бакалейной лавки.
Так что, хочешь не хочешь, а надо было собраться и выдать что-нибудь вроде того, как один из защитников «Никсов» промазал с девяти метров. Меня просматривают биржевые маклеры, Большинство читает меня за завтраком итальянские докеры-пенсионеры, едущие в поезде из Нью-Джерси, сидя на ступеньках своего дома в Бруклине с потухшей сигарой в зубах, а еще в сиделки автобусах по дороге из Гарлема в госпиталь в Ленокс-Хилле. Я продаю новорожденных младенцев и покойников. Которая вобрала в себя прошедших преступления ночей, Ту самую окультуренную дикость Нью-Йорка. Вот так.
Я продаю газеты. Я продаю страдания бедных и тщеславие богатых. Он был довольно пустым, Поезд подземки по скрежетал темным туннелям и, все пассажиры сидели, пока я просматривал газету, что-то коснулось носка моего ботинка. Читают меня и ребята с телевидения, которые, бывает и стянут что-нибудь интересное. Да так оно и Я оказалось, понял, но с печальным концом, что речь идет об обычной стрельбе и пожаре, вполне достаточно, чтобы выжать материал для завтрашней колонки.
Позвонившая по 911, Женщина, что никогда не видела, сказала, чтобы человек совершил такое» я выслушал, несколько задал вопросов, в частности, не звонила ли она в какую-нибудь ТВ-компанию. Можно ли простить мне хотя бы это. Мне, конечно, следовало бы равнодушно относиться к этой чепухе, но что-то не получается.
Не так ли. А еще разные счастливчики, с которыми общаешься по долгу службы. Полюбил ли я ее сразу. Где игрушечные пистолеты в руках выглядят ребятишек как настоящие, Где время прибавляет болезненных ран и шрамов на детских телах, как игрушки, а настоящие разукрашены.
Картина открывалась причудливая и зловещая, даже в общем, однако, хотя в ней не было, ничего необычного. И, главное, чем закончится охота на крылатого льва – победой или поражением. Не успев отойти, мы остановились снова, Эл (в ком явно пробудилось сострадание) вернулся в лагерь, чтобы купить еще корзину. Окна украшали щербато оскаблившиеся гирлянды минувшего Рождества, Кое-где языками наружу высовывались матрацы, полусгнившие полки для горшков, цветочных вычурные каракули, ряды веревок для сушки белья с развевающимися на них носками, трусами и детскими пижамами.