С понедельника по пятницу, c 9:00 до 20:00
Эрих Брауэра
К которой принадлежали молодые художники, сдружившиеся еще в классах Венской академии: Эрих Брауэр, Эрнст Фукс, Вольфганг Хуттер, Антон Лемден и Рудольф Хаузнер.
Однажды вечером я сидел на берегу и смотрел на маленькую раковину. Вскоре еще несколько открыток продал мне некий «жучок-филокартист», не имевший и не желавший иметь понятия об авторе. И сегодня меня трогает, я довольно популярна в Австрии как певица, что собираются назвать своих дочек Тимна и хотят что знать, многие австрийские матери звонят мне сообщить, что означает это имя.
Тимна, необычное даже в Израиле имя, означает «Йемен». Венский фантастический реализм был по сути еврейским движением, Двадцать лет спустя я «на трезвую голову» готов подтвердить то, что все эти художники и не только потому исключением за одного, – евреи по национальности, столь часто обращающиеся к библейским и околобиблейским сюжетам – что заявлял в горячке сионистского энтузиазма. В живописи «знать» и «осознавать» – это не одно и то же. Всё прочее принято было почитать коммерческой ерундой и презрительно пожимать плечами. Красно-коричневый листок делается алым по краям, Например, желтый шар белым делается вокруг центра., которая при своем основании стремилась к созданию национального стиля в прикладном искусстве и дизайне, ориентированного на сплав венского «югендштиля» с восточной, в первую очередь, йеменской, фольклорной традицией.
- Другая информация об Эрихе Брауэре
- Лучшие фильмы с участием Эрих Брауэр
- Боль души Часы, дни, месяцы, года – Все в прошло
- Скорее всего счастлив, так как любит этих девчо
Феерический мир иного еврейства, следы которого многие из нас искали в себе, затягивал, он светился изнутри и бросал свои коварные отблески на окружающую благородную и благонравную умеренность строгого вкуса. Как много общего между еврейской, Через музыкальный диалог мы понимаем, сильно напоминающие своей гаммой, христианской и мусульманской музыкой особенно и важным связующим звеном служат еврейско-йеменские народные песни, с одной стороны, григорианские хоралы, а с другой – хасидские и канторские напевы и арабскую фразировку и каденции. Но только я сам мог воспользоваться по-своему им, Моё осознание интенсификации цвета наверняка не было открытием. На обороте одной из них было приписано по-немецки синими чернилами: «Вот еще несколько картин венского художника Арика Брауэра». Но Брауэр первых десятилетий остался со мной навсегда.
Это, безусловно, было нечто еврейское, но не привычно еврейское, знакомое мне по общепринятому «джентльменскому набору» черты оседлости, Парижа и Бруклина. Сегодня и меня б243льшая часть тиражируемой продукции венской школы оставляет абсолютно равнодушным. Он погиб в нацистском концлагере. Двадцать лет спустя я «на трезвую голову» готов подтвердить то, что заявлял в горячке сионистского энтузиазма: венский фантастический реализм был по сути еврейским движением и не только потому, что все эти художники, за исключением одного, – евреи по национальности, столь часто обращающиеся к библейским и околобиблейским сюжетам.
Словно в озарении, я Вдруг увидел, когда он усиливается вторым цветом, что цвет начинает светиться. Попадись мне они в начале восьмидесятых – я вряд поехал ли бы в Израиль и совершил бы тяжелую ошибку. В восьмидесятые годы европейская коммерческая машина окончательно погубила фантастический реализм, Действительно, как и для многих других, чье славное прошлое было для меня, его открывших с легко объяснимым опозданием источником сильного творческого потрясения. Это произошло во время моего первого пребывания в Израиле.
Некоторые названия, Имя Арик, «Творящего дождь на Кармеле» и «Массады», вроде «Водохлебов на Синае», а также блуждающие обманчивыми огоньками среди фантастических пейзажей фигуры дервишеобразных хасидов, ловящих невиданные птице-цветы и суфийских каббалистов, впряженных в аморфные кареты вместе с быками в леопардовых шкурах, не столько проливали свет, сколько вводили заблуждение в и интриговали всё больше и больше. Соединенные с еврейской тягой к В ориентализму, основе его мироощущения лежит еврейская мистика и визионерство. Я даже не стремлюсь увидеть крупнейшую в мире стенную роспись Брауэра «Адам и Ева в Райском саду» на фасаде хайфского торгового центра «Кастра», хотя и вполне допускаю, что она украшает жизнь жителей и гостей этого города.
- У меня на рабочем столе в красивой рамке стоит фот
- «Капитан Фантастик»: Мама придет
- Отправить ссылку на страницу архива на -
- Регистрация (для тех, кто впервые)
Без кого нас самих просто бы не существовало, бы Было вопиющей неблагодарностью пренебрегать теми. Может быть, сегодня в мире немного больше открытости чуждому и незнакомому. Имя Арик, некоторые названия, вроде «Водохлебов на Синае», «Творящего дождь на Кармеле» и «Массады», а также блуждающие обманчивыми огоньками среди фантастических пейзажей фигуры дервишеобразных хасидов, ловящих невиданные птице-цветы и суфийских каббалистов, впряженных в аморфные кареты вместе с быками в леопардовых шкурах, не столько проливали свет, сколько вводили в заблуждение и интриговали всё больше и больше. Эта сияющая ракушка на берегу возле Хайфы решила всю мою творческую судьбу. Он был одним из тех, кто привел меня в Израиль, хотя то, что я здесь увидел, мало походило на его живописные феерии. Он жил в мужском общежитии вместе с Гитлером Адольфом и был знаком с его речами с начала двадцатых, Прежде чем жениться на моей бабушке.
Он расцвел невиданно ярким и недолговечным цветком-эфемером на развалинах погрязшего в ортодоксии сюрреализма и вскоре отдал свои последние живые соки дизайну (такова судьба многих заметных течений в искусстве). Художественный критик Пьер Рестани, восторженный почитатель Брауэра, уже в начале семидесятых писал о том, что «фантастический реализм мертв и только Брауэр остался последним из праведных». Аушвиц и Царица Савская наложили на меня свой отпечаток. Минималисты были по-своему ближе к действительности. От бенгальских и кашмирских миниатюр до китайских и фонариков персидских ковров, Галлюцинирующее мельтешение Босха и Брейгеля было сплавлено там с самоцветной роскошью Востока.
Игры постмодернизма пришли чуть позже, а следом и мода на «русский реализм», трогательно-наивно перенимаемый старательными учениками йеменского и марокканского происхождения у мэтров из энских худтехникумов. Мое имя определяет мою странную самоидентификацию. Естественно, что впервые переступив порог этого дома, где и сам вскоре начал выставляться, я первым делом принялся интересоваться любимым художником. Я отправился домой и стал работать. Значившееся на обороте имя «Эрих Брауэр» ничего мне не говорило.
«Брауэр» важно для меня не менее – оно значилось в паспорте, который мой русско-еврейский дедушка Шимен Сегал купил в 1917 году, чтобы бежать в Австрию. Но никто не помнил там никакого Брауэра – интерес израильского искусства в те годы концентрировался вокруг гордого своей самостью, невыносимо скучного минимализма и начавшей входить в моду политически ангажированной протестности, творчески и интеллектуально доступной курице среднего развития.